Между боевыми походами мы продолжали совершенствовать свое тактическое мастерство, часто вели разведку переднего края обороны противника, "охотились" там - дел было много. Но не одними боевыми делами мы жили. Старшие начальники проявляли заботу и о нашем отдыхе.

На командном пункте была сооружена большая прочная землянка-клуб. В ней мы слушали доклады, информации. Помню, в ней выступал с докладом секретарь Президиума Верховного Совета КФССР тов. Вакулькин о 24-ой годовщине Красной Армии. Там же нам демонстрировали кинофильмы, устраивал концерты самодеятельный кружок полка. В конце февраля выступили московские артисты под руководством тов. Пищика. Они дали прекрасный эстрадный концерт. Всех глубоко взволновал рассказчик поэмы о русских воинах-богатырях в битве с псами-рыцарями в 1242 г. на льду Чудского озера в честь 700-летия этой исторической битвы. С наслаждением бойцы слушали сольные номера. Понравились остроумные выступления тт. Дарского и Мирова. Из полковой самодеятельности нам очень нравились выступления самодеятельного кружка санроты полка с участием военного фельдшера 2-го ранга Е. Гришиной. Бойцы ласково называли её "наша Катюша".

Всё это, конечно, было не часто. А потому в той тяжкой атмосфере каждая песня, куплет, стихотворение, аккорд баяна или гитары воспринимались нами, как глоток чистого воздуха, и оставляли неизгладимый след в наших сердцах.

Запомнился мне день 8 марта 1942 г. Рота слушала концерт. Объявили: "Поёт Екатерина Васильевна Гришина". На сцене появилась "наша Катюша" и её постоянный аккомпаниатор с гитарой - санинструктор той же роты (фамилию его, к сожалению, память не удержала). Землянка буквально взорвалась аплодисментами, песок посыпался с потолка. В тот женский день бойцы поздравили Катюшу, а в её лице и всех жён, матерей, сестёр, невест... Но вот аккомпаниатор ударил по струнам, аплодисменты смолкли, и Катюша запела "Синий платочек"... Её грациозная фигура, настоящее русское лицо, приятное своим простым выражением и какой-то скрытой и вместе с тем решительной силой и столь же приятный голос сразу же покорили всех присутствующих. Закончив пение, Катюша склонила голову, и снова - гром аплодисментов. Один из бойцов нашей роты преподнес Катюше аккуратно сделанный из лапок ельника букет.

Столь горячий приём, очевидно, взволновал её и аккомпаниатора. Они начали вспоминать мотив какой-то другой песни, настраиваться. Наконец аккомпаниатор снова ударил по струнам... Но в тот же миг в двери громко прозвучал голос: "Рота автоматчиков в ружьё!".

Бойцы пулей вылетели из землянки. Я же, сидевший в первом ряду, вынужден был ожидать своей очереди. А Катюша запела:

Дальше я уже голос Катюши не слышал. Выскочив из землянки, стремглав бросился в расположение роты. Здесь я увидел начальника разведки полка, и он передал мне приказание: "Роте в полном составе на лыжах срочно прибыть на КП дивизии".

На командном пункте дивизии мне объявили, что рота поступает в подчинение командира разведроты дивизии т. Полтавца и совместно с ней пойдёт в тыл противника в район южнее Ювалакши. Напутствовал нас в тот поход военком дивизии полковой комиссар Николаев.

Дело было действительно экстренное. В разразившуюся пургу при возвращении одного нашего отряда из тыла противника потерялись люди.

- Ваша задача связана с большим риском, - предупреждал Полтавца и меня Николаев. - Противник, безусловно, знает маршрут отхода отряда. Возможны засады. Вы будете проходить между его гарнизонами, лазить в раскрытой пасти врага. Но людей, попавших в беду, надо разыскать и спасти. Тщательно продумайте способы возможного ведения боя с засадами противника. В бой с гарнизонами не ввязываться...

Вечером отряд вышел к восточной окраине Ухты и, не задерживаясь, пошёл по льду озера Среднее Куйтто на противоположный берег. Впереди шла дивизионная разведрота. Пурга стала стихать, но мороз крепчал, дул порывистый ветер, поднимал сыпучий снег и быстро засыпал лыжню. Разведчики взяли высокий темп. Наша рота не отставала, но я почувствовал тревогу, что не всем нашим бойцам под силу такая скорость движения. На противоположном берегу я высказал своё мнение Полтавцу о том, чтобы сбавить темп. Он согласился и спросил, знаю ли я ту местность, куда идём. Я дал отрицательный ответ.

- А из местных жителей в роте есть красноармейцы? - спросил Полтавец.

- К сожалению, нету. Были, но по их просьбе они откомандированы в отряд "Красный партизан".

- Жаль, жаль, - произнёс Полтавец и добавил: - У меня есть несколько человек из местных. Пришлю тебе одного-двух.

Я поблагодарил Полтавца и спросил: "Сколько человек отстало от отряда?".

- Точно не знаю. Сказали неопределённо - "несколько человек".

- А почему такая неопределённость?

- Так командир отряда передал по радиостанции. Пытались уточнить, но не получилось. И начальство решило, не теряя времени, выслать на розыски.

- Но эта неопределённость затруднит наш поиск.

- Найдём всех, - уверенно заявил Полтавец.

- Как организуем поиск?

- Ты пойдёшь по одной лыжне, а я по другой, - ответил Полтавец. - Но сейчас надо отыскать на местности обе лыжни. На наших картах они нанесены ориентировочно. На опушке леса после такой пурги их не найти. Надо искать в глубине леса.

Далее Полтавец определил по карте район местности, куда следовало нам идти и отыскать лыжни отошедшего отряда. Полтавец ушёл в свою роту. А вскоре к нам прибыл Бондарь (бывший мой помкомвзвода в первый месяц войны) и хлёстко представился в качестве младшего лейтенанта. Я сердечно поздравил его с присвоением ему этого воинского звания. Затем Бондарь представил красноармейца Ремшуева и пояснил:

- Во проводник! (Он показал большой палец, поднятый вверх.) Местность знает, как свои пять пальцев. Поможет вам в розыске потерявшихся бойцов. Только бы те паразиты не подгребли их. - Бондарь показал рукой в сторону противника.

перекусить и через 30-40 минут зашагаем дальше в направлении Вокнаволока. Справа, слева и в Вокнаволоке - гарнизоны противника. Далее пойдём параллельно маршруту, по которому отходил отряд. По лыжням пустим только разведку. По правой лыжне - от твоей роты, по левой - от моей. Здесь пурга, видимо, была меньше, лыжни сохранились лучше.

...Реку преодолели ползком по льду (в целях скрытности) и далее пошли на запад, имея впереди разведку на зрительную связь.

Через несколько километров от разведки поступил сигнал: "Стой, ложись!" Залегли. А спустя 2-3 минуты ко мне прибежал автоматчик и доложил: "Там наш боец сидит!"

- Живой? - спросил я.

- Точно не знаю, передали дозорные.

Полтавец и я пошли туда. Правее лыжни, метрах в 50-60 в стороне у небольшой ёлки сидел замёрзший боец из ранее действовавшего отряда. Один из наших бойцов грустно доложил: "Думали живой, а он мёртвый, наверное, замёрз...".

Осмотрев труп, мы не нашли при нём ни документов, ни медальона. Документов, естественно, у него и не должно было быть. При действиях в тылу противника их не брали. А вот медальон у него должен был быть, но, к сожалению, некоторые бойцы из-за предрассудков перед подобными походами или перед боем избавлялись от него. Осмотрели руки: нет ли татуировки. Но никаких следов не было. В правой руке была зажата бензиновая зажигалка. По указанию Полтавца бойцы начали рыть могилу. Мы же оба, нанеся знак отдельной могилы на карты и записав характерные черты лица бойца, решили уточнить: почему он сошёл с лыжни. Скоро мы убедились, что у бойца была только одна лыжа, а с лыжни он в этом месте не сходил, напротив, шёл к ней... Пошли по следу бойца по скату сопки вниз. Пройдя метров 200, мы нашли сломанную лыжу, отброшенную в сторону от его следа. А ещё дальше у подножия другой сопки возле небольшого оврага в снегу торчал передний конец лыжи. В овраге хорошо сохранился след от двух лыж. Поднялись по следу вверх на сопку, и вышли к лыжне отряда. Там мы поняли: при спуске с сопки боец или не справился с управлением лыжами или, вероятнее всего, для снижения скорости сошел с лыжни, но тут же попал в небольшой овраг и по его дну покатился вниз, уходя влево от лыжни отряда. В пургу, очевидно, никто его не заметил.

Возвращались мы снова по следу бойца, и он читался, как открытая книга. Внизу у поворота оврага влево одна лыжа бойца вонзилась в крутость оврага и сломалась. Не исключено, что при падении он ушибся. Видимо, его охватили волнение и беспокойная тревога: "Все уйдут, а я один останусь с одной лыжей". Сердце забилось, дыхание нарушилось... По следу было видно, что он торопился подняться по крутому скату, а сил было мало - позади трёхсуточный поход по глубокому снегу в метель, без нормального отдыха, без горячей пищи...

Полтавец развязал вещевой мешок бойца. Там были сухари, кусок сухой колбасы, свыше двухсот винтовочных патронов (в два раза больше нормы). Под патронами в тряпице - кусок посеревшего сахара, видимо, давно хранил на всякий случай...

Глядя на сосредоточенное лицо Полтавца, я представил, как воображение рисовало ему последние минуты жизни бойца. Полтавец, повернув голову в сторону лыжни, а затем ещё раз взглянув на лицо бойца, приподнял плечи, тяжело вздохнул и произнёс: "Вся беда его в том, что он не напряг волю, не преодолел себя..."

Похоронив бойца, мы пошли дальше. Нашли те сопки, где ранее действовавший отряд располагался и откуда вёл разведку гарнизонов противника. Из этого района он возвращался домой. Обследовав лыжни в направлении гарнизонов и никого не найдя, Полтавец передал радиограмму в штаб дивизии. Ответ поступил быстро. От нас потребовали возвратиться в те районы, которые мы проходили ночью, и тщательно их осмотреть.

Мороз крепчал. Благо ветер утихомирился. Пересекли реку на этот раз в полный рост. Людям свойственно при повторах одних и тех же действий пренебрегать мерами безопасности. Да к тому же мы торопились: экономили светлое время на поиски. Возвращались точно по следам отряда. Вдалеке от последнего гарнизона противника на мысу озера Юлиярви, бойцам было дано указание включить свою вторую сигнальную систему - громко подавать позывные. Во все стороны понеслось: "Эге-ге-гей!!! А-у-у-у!!! Мы свои! Ребята-а-а, отзовитесь!" Параллельно лыжням двигались дозоры, развёрнутые в цепь, с главной задачей розыска людей, а с наступлением темноты обе роты полностью развернулись в цепь и прочёсывали лес вдоль обеих лыжней. По лыжням шли только бойцы, выбившиеся из сил. В полночь мы вышли к озеру Среднее Куйтто, но никого больше не нашли. Полтавец передал радиограмму. Ответ получили короткий: "Возвращайтесь домой".

Поблагодарив красноармейца Ремшуева и пожав ему руку за помощь, я разрешил ему возвратиться в свою роту. Такие ребята надолго остаются в памяти. Тогда я не знал, что этот простой карельский парень своим героическим поступком прославится на всю великую страну.

Спустя полтора года я прочитал в газете "На боевом посту": "После двухчасовой огневой схватки со значительно превосходящими силами противника разведчики под командованием т. Положенца разорвали кольцо вражеского окружения и, истребив до 70 солдат и офицеров противника, с боем стали отходить.

В этой схватке героически вёл себя рядовой карел Пётр Ремшуев. Раненый, он не выпускал оружия из рук и один из первых вступил в рукопашный бой с врагом. Но при отходе Ремшуева ранило вторично. Разведчики т.т. Камалдинов, Писарев и Петухов кинулись к нему на помощь. Четверо храбрецов стали отбивать яростно наседавших фашистов. Несмотря на потери, противник рвался вперёд. Тогда Ремшуев, не прекращая вести огонь, крикнул товарищам: "Оставьте меня и отходите одни, а то из-за меня и вы все погибнете".

Но верные боевые друзья твёрдо решили спасти товарища или погибнуть с ним вместе. Солдатам противника удалось приблизиться к Ремшуеву. У него иссякли боеприпасы, осталась одна граната.

- Сдавайся, русс! - кричали солдаты, пытаясь пленить бойца.

- Советские воины не сдаются! - выкрикнул истекавший кровью Ремшуев.

Когда фашисты подошли к нему ближе - сильный взрыв потряс воздух. Ремшуев взорвал в своих руках гранату. Погиб сам, но и убил всех четырёх солдат врага.

Советский народ никогда не забудет бессмертного подвига Ремшуева Петра Васильевича. Его имя будет жить для всех наших бойцов и командиров примером воинской доблести и героизма, беспредельной преданности Родине и ненависти к её врагам.

Парторг Е. Филимонов".

Народ узнал о подвиге бойца Ремшуева и по достоинству оценил его. Во всех наших подразделениях, дравшихся на Ухтинском направлении, были проведены беседы со всем личным составом о подвиге красноармейца Петра Ремшуева.

В марте-апреле 1942 г. рота автоматчиков была полностью укомплектована личным составом и получила на вооружение новые автоматы ППШ. Мы непрерывно вели разведку переднего края обороны противника, уточняли его систему огня и заграждений, осуществляли снайперскую "охоту". На боевом счету снайперы роты имели более сотни убитых солдат противника. А лучший снайпер Н. Маслов один уничтожил 59 оккупантов. Однако работа снайперов осложнялась. Начиная с марта, в обороне противника всё активнее стали действовать снайперы противника. Участились случаи ранения и гибели наших бойцов. Кроме этих дел, наши автоматчики группами включались в состав отрядов для рейдов в тыл и фланги противника. С остальным личным составом мы много проводили тактических занятий в разных условиях, днём и ночью. У нас был постоянный напряжённый труд, порой изнурительный, до седьмого пота и соли на гимнастёрках. Одним словом, автоматчики.

Как-то в апреле отделение автоматчиков во главе с младшим сержантом Власовым прикрывало работу снайперов за передним краем нашей обороны. Противник тоже вышел за свой передний край, видимо, с целью "проучить" наших снайперов. В отделении снайперов были смелые толковые ребята Фёдоров, Рекунов, Бакаев и другие. Автоматчики смело вступили в бой. Противник, оставив одного убитого с автоматом, скрылся в своей обороне. Забрав автомат, документы и блокнот у убитого, автоматчики возвратились в свою оборону.

В блокноте солдата противника в стихотворной форме была запись: "Женский фронт. Кончился день, наступает ночь... Мысли бегут домой. Там гуляют немцы, оставляя следы чёрных сапог. Там спят наши жёны вместе с чёрными немцами..."

Далее шли фразы с крепкими образными словами, которые не сыщешь ни в одном словаре. Изливалась лютая ненависть к немцам, фактически оккупировавшим страну и нагло попиравшим обычаи и нравы маленького трудолюбивого народа.

В конце апреля наши автоматчики вместе с разведчиками полка и дивизии успешно провели бой в тылу противника: "...разгромили четыре грузовых машины, одну из них с солдатами. Наши возвратились без потерь".

В эти же дни в роту вернулся младший лейтенант Кузьмичёв, бывший мой помкомвзвода по 4-й роте. Он затем был командиром взвода в роте автоматчиков, в январе убыл на курсы младших лейтенантов. И вот, окончив их, снова вернулся к нам. Но, видимо, не суждено было нам вместе долго воевать и на этот раз...

29 апреля утром меня и политрука роты Васильева вызвали на передний край обороны. Там мы узнали, что рота автоматчиков совместно с 5-й и 6-й ротами ночью должна захватить высоту "Симоревскую".

Организацию боя по захвату высоты проводил лично командир полка подполковник Исаков. Там же находились комиссар полка старший батальонный комиссар Петриков, начальник штаба артиллерии дивизии майор Ламакин.

Командир полка заслушал командиров 5-й и 6-й рот о готовности к бою. Они доложили, что роты минувшей ночью выведены из обороны, личный состав моется, бреется, готовит оружие и боеприпасы к бою. Комиссар полка сообщил ротным, что к ним направлены политработники полка для проведения бесед и мобилизации личного состава на выполнение боевой задачи. Меня командир полка не заслушивал. Далее Исаков повесил на крутость траншеи схему "План захвата высоты «Симоревская»".

Указав, что на высоте обороняется до пехотной роты 11 пехотного полка противника, Исаков поставил задачи ротам. Петриков тут же отозвал в сторону политруков рот Севостьянихина, Матвеева и Васильева, дал инструктаж и отправил их в роты для доведения боевых задач до всего личного состава. Командир полка продолжал организовывать взаимодействие. Высота и подступы к ней были покрыты густым лесом, видимость переднего края и огневых средств противника была плохая.

При организации взаимодействия с артиллерией и сапёрами нам была сообщена продолжительность огневого налёта артиллерии, в ходе которого сапёры должны были проделать проходы в минных полях и проволочных заграждениях - по два для каждой роты.

В ходе постановки задач артиллерии между Исаковым и Петриковым с одной стороны и Ламакиным с другой стороны, то и дело возникали недоразумения. Ламакин требовал точно показать ему дзот или пулемёт на открытой площадке на местности.

Исаков же, после взгляда на схему, рисовал указательным пальцем кружки в воздухе в направлении обороны противника и повторял: "Примерно, там".

Два опытных, честных, но излишне прямолинейных человека, с горячностью, не находили выхода из спора. Более тонкий и гибкий Петриков, умевший органично соединять деликатность с жёсткой партийной принципиальностью, пояснял: "Увидим с другой точки местности". Но требовал от Ламакина обязательно разрушить дзот или уничтожить пулемёты. Далее, в буквальном смысле, между тремя этими людьми разгорелся спор о выделении необходимого количества артиллерийских боеприпасов для обеспечения боя. Содержание и характер спора прочитаете в документе, который приводится ниже.

"...5 и 6 с<трелковые> р<оты> действовали левее озера (во фланг опорному пункту), рота автоматчиков атаковала с фронта. Люди действовали очень смело... Все подразделения подошли вплотную к огневым точкам противника. Надо было только преодолеть проволочное заграждение. Враг открыл сильный автоматический огонь из дзотов (по роте автоматчиков, кроме того, и из 37-мм пушки - И.К.), забрасывал гранатами и начал сильный обстрел из миномётов и артиллерии с огневых позиций из районов Кис-Кис и Мальвиайненской дороги.

Подразделения трижды пытались ворваться на передний край обороны, но в каждом случае несли потери и не достигали цели. После более чем трёхчасового боя был дан приказ отойти в свою оборону.

Причины неуспеха:

1. Противник, находясь в обороне в течение 9 месяцев, построил прочные сооружения и заграждения. Для подавления такой обороны требовался надёжный артиллерийский огонь по огневым средствам противника. Начальник штаба артиллерии дивизии майор Ламакин выделил 50 снарядов для 122-миллиметровых орудий и 150 снарядов для 76-миллиметровых пушек. На наше замечание, что это крайне мало, Ламакин ответил: "Надо стрелять так, чтобы каждый снаряд попал в цепь". Но артиллерия стреляла с дальних огневых позиций и далеко неточно.

2. Противотанковые пушки полка, выделенные для ведения огня прямой наводкой, со своими задачами не справились.

3. Основной же причиной невыполнения боевой задачи явилось то, что при первой атаке почти весь начсостав вышел из строя.

Эти обстоятельства и привели к невыполнению боевой задачи, но только ни в коем случае не из-за несмелости или нерешительности людей".

Итак, мы видим, что авторы донесения для пояснения факта неуспеха наших подразделений в бою употребили слова "причины" и "обстоятельства". Они, конечно, понимали, что это не синонимичные слова, скажем, как "путь" и "дорога". И тем не менее, допустили вольность в их употреблении и, очевидно, неспроста.

Анализируя неуспех наших подразделений при попытке захвата высот "Груша" и "Огурец" в районе Кис-Кис в октябре 1941 г., я указывал, что командование нашего полка при определении причин погрешило перед объективностью. Истинные причины неуспеха в том бою, к сожалению, полностью повторились и в данном бою. Я не буду их напоминать. Лишь отмечу, что командование полка на сей раз в своём анализе боя было ближе к истине. А она состояла в том, что бой и на этот раз был организован со многими недостатками и ещё хуже был обеспечен огнем.

Командованию полка никто не мешал заблаговременно вывести командиров рот, взводов, отделений на местность и без спешки организовать бой. Можно и нужно было провести с подразделениями занятия в целях подготовки их к выполнению боевой задачи. Что же касается обеспечения боя огнём, то разве неясно было, что начальник штаба артиллерии дивизии не являлся высшей инстанцией в определении необходимого количества снарядов для артиллерии? Почему жалоба на него была не до боя, а после него? Почему не проверили до боя готовность к выполнению задач орудиями, выделенными для ведения огня прямой наводкой? Ведь командование полка не могло не понимать той простой истины, что в тех условиях основная надежда на подавление огневых средств противника могла быть связана только с этими орудиями.

Хочу подчеркнуть, что только продуманная, тщательная подготовка боевых действий, только надёжное всестороннее обеспечение их может привести к успеху, только в этом случае и начсостав не понесёт больших потерь и уж конечно никому не придёт в голову мысль выдвигать потери начсостава за "основную причину невыполнения боевой задачи".

Как участник боя хочу засвидетельствовать, что большие потери начсостава "при первой же атаке" произошли в силу того, что командиры взводов и отделений не знали местность и вынуждены были под огнём противника подниматься в атаку и, двигаясь впереди, вести за собой подчинённых в нужном направлении.

Может быть, кому-то покажется, что я больно ретив задним числом, но моя ретивость направлена на то, чтобы привлечь внимание молодых командиров на всё то, что столь же актуально и сегодня! Мне очень хочется надеяться, что наши дела, оживающие на страницах печати, помогут сегодняшнему поколению точнее взглянуть на былое и лучше видеть сегодняшнее.

В заключение не могу не назвать тех людей, которые отличились в бою, несмотря на его неуспешность. Они поименованы в том же донесении полка. Из роты автоматчиков это товарищи Няттиев, Курицын (оба погибли), Клюев, Нечаев, Волконский, Ткаченко. Самоотверженно действовал в том бою командир взвода автоматчиков младший лейтенант Кузьмичёв.

Ручная граната взорвалась рядом с ним, и многочисленные осколки вонзились ему в обе ноги. Я предложил ему отползать в тыл. Но Кузьмичёв ответил: "Я могу ползать. Помогу вам". Мои чувства к нему тогда не трудно понять. Всё это было в ключевой, решающий момент боя, в момент наивысшей опасности для жизни каждого из нас. И в тот момент Кузьмичёв ещё раз подтвердил свои духовные и нравственные силы. Затрудняюсь более точно, не впадая в многословие, охарактеризовать главное в поведении этого честного, мужественного человека на войне. После отхода роты Кузьмичёв был отправлен в госпиталь. Я тепло проводил его.

Праздник 1-е Мая прошёл печально. Бойцы и командиры с болью в душе переживали неудачный исход боя за высоту, понесённые потери своих боевых товарищей. Несколько отвлёк нас от чувства грусти и скорби приезд в наш полк представительницы Совнаркома КФССР Фёдоровой. Сопровождал её военком дивизии старший батальонный комиссар тов. Зайцев ¹. Фёдорова в землянке-клубе полка тепло поздравила нас с праздником 1 Мая и вручила подарки наиболее отличившимся в бою бойцам и командирам. С ответным словом выступил комиссар полка Петриков. От имени бойцов и командиров он поблагодарил Фёдорову за тёплые слова поздравления, за подарки и просил передать правительству КФССР, что бойцы и командиры все как один мужественно, с честью выполнят свой патриотический долг перед Родиной.

В первые дни мая начальник штаба полка Батаев поставил мне задачу готовить роту в полном составе, кроме снайперов, для действий в тылу противника. А 9 мая он же приказал отобрать только наиболее физически сильных бойцов численностью 30 человек, создать взвод, но включить в него всех командиров взводов и отделений. Возглавить взвод было приказано мне. "Пусть все ваши командиры набираются опыта для действий в тылу противника", - пояснил Батаев.

"Вечером 10 мая разведывательный отряд в составе 6 с<трелковой> р<оты>, взвода пешей разведки полка, взвода автоматчиков, взвода разведроты дивизии во главе со старшим лейтенантом Паниным и комиссаром отряда Северюхиным выступил на выполнение боевой задачи в тылу противника на его дороге южнее Регозера" [см. карту 18].

Не буду описывать марш. Подчеркну лишь, что он проходил в тяжёлых условиях весенней распутицы. Болота и низины были покрыты водой, ручьи набухли от бурно таявшего снега и дождей. Но отряд шёл скрытно, организованно, поддерживалась высокая дисциплина.

На одном из привалов я встретился с командиром взвода разведроты дивизии лейтенантом Бондарем и политруком этого же взвода Швецом. В разговоре я предложил Бондарю перейти в роту автоматчиков на должность заместителя командира роты по строевой части. Бондарь, не задумываясь, ответил:

- Согласен, только вместе со своим политруком.

- И этот вариант подойдёт. Наш политрук убыл на учёбу, - пояснил я.

- Я тоже согласен. Куда командир, туда и я, - рассмеялся Швец.

- Как только выполним задачу, возьмём паразита в плен, сразу будем проситься у начальства к вам, а вы просите своё начальство.

- Договорились, - заключил я.

О дальнейших действиях нашего отряда расскажет документ:

"13.05.42 г. в 16.00 отряд незаметно для противника оседлал дорогу. На дороге долгое время никто не появлялся. В 22.30 разведчики услышали гул моторов. Через двадцать минут показались две автомашины. Слышался гул ещё нескольких машин.

Находившаяся в засаде группа бойцов лейтенанта Бондаря, подпустив машины на 15-20 метров, открыла огонь по ним из пулемётов, автоматов и винтовок. Ручные пулемётчики Лизенко и Чурсин первыми открыли огонь и повредили мотор ведущей автомашины. Затем остановилась вторая автомашина. Из 20-25 солдат, ехавших на машинах, несколько человек тут же упали убитыми и ранеными. Уцелевшие, не оказывая сопротивления, разбежались по лесу.

Захватгруппа по сигналу лейтенанта Бондаря ринулась вперёд и поймала пленного. Преследуя огнём удирающего противника, наши автоматчики и пулемётчики уничтожили ещё несколько солдат. Миномётчики, увидев подходившие другие автомашины и сопровождавший их броневик, открыли по ним огонь и подбили одну автомашину.

На двух первых подбитых автомашинах были продукты, посылки, почта, бочка бензина и прочее имущество. Командир отделения Иванов и бойцы, выбросив из кузова часть почты, посылок и другого имущества, подожгли машину. Другую машину тоже подожгли бойцы. Экипаж бронемашины, разобравшись в обстановке, открыл огонь из пушки и пулёмета.

Отряд отошёл. На обратном пути дисциплина ослабла: шум, гам, продолжительные привалы. Противник обнаружил отряд на маршруте отхода и обстрелял. Ранено шесть человек, в том числе командир отряда Панин.

В бою отличились лейтенант Бондарь, младший политрук Швец, старшие сержанты Фёдоров и Сологуб, командир отделения Иванов, красноармейцы Зинович, Родионов, Уваров и др."

Мне остаётся только пояснить (в назидание молодым) причину расслабления при отходе. Там был "букет" ошибок. И виновны были, прежде всего, командиры всех степеней. Отойдя от дороги на 4 - 5 км, отряд остановился на привал. Взвод пешей разведки полка с захваченным пленным был отправлен в расположение наших войск. На привале началось рассматривание захваченных писем, газет, посылок и другого имущества. Всё, что считалось ненужным и лишним грузом, бойцы выбрасывали на землю и тем самым обозначили наш маршрут отхода.

Пошли весёлые рассказы о своих действиях, шутки, смех. Командиры и сами балагурили. Помню, Бондарь красочно рассказывал, как из подбитой первой машины из кабины вывалился на обочину дороги верзила в гражданской шубе, а затем вскочил и с испуганными, ничего не видящими глазами, бросился к сосне, за которой сидел Бондарь.

- Куда ты прёшь, паразит, - выкрикнул я и одновременно затарахтел мой автомат, - продолжал рассказ Бондарь. - Верзила распластался у моих ног, что-то промямлил, видимо, прощался с белым светом...

Бондарь громко хохотал, а за компанию хохотали и слушатели. Подобное было и в других частях отряда. Ко всему этому прибавилось другое смешное дело. Бойцы взяли из машин несколько тортов в картонных коробках. Один из них, как оказалось потом, был недоброкачественный. Съевшие его несколько бойцов через час-полтора один и другим стали опускать брюки... Товарищи подтрунивали над ними. Снова пошёл хохот, вынужденные остановки.

Противнику нетрудно было найти наши следы, приблизиться к отряду и открыть по нему огонь из пулемёта. К нашему счастью, сделал он это с дальней дистанции, через болото. А если бы это был более смелый, дерзкий противник?

По возвращении отряда в расположение своих войск командир, комиссар и начальник штаба полка сделали разбор. Основной упор был сделан на ошибки и недостатки.

После разбора я обратился к начальнику штаба Батаеву с просьбой о переводе Бондаря и Швеца в роту автоматчиков.

- Бондаря и Швеца? - переспросил Батаев, видимо, взвешивая все "за" и "против". - Не многовато ли сразу просить двоих? Могут не отпустить. Да и согласятся ли они?

Отвечаю утвердительно.

- Переговорю с дивизионным начальством, - пообещал Батаев.

Батаев сдержал слово. Человек он был пробивной. Через несколько дней в роту прибыли Бондарь и Швец и сразу же включились в дело. В роте стало веселее, а мне значительно легче. Бондарь - человек весёлого нрава, истинный забавник. Что-то подобное было и в характере Швеца. На занятиях во время перерывов там, где они были, стоял сплошной смех. Но когда надо, они быстро перевоплощались. Бондарь умел спросить и мягко, и жёстко. Чаще делал недовольный вид и приглушённым голосом, а то и шёпотом начинал разговор с провинившимся: "Братуха, я этого от тебя не ожидал. Как же так...". Боец тут же "разоружался" и признавал ошибку.

тием событий на обоих участках фронта. В начале двадцатых чисел мая почувствовали неблагополучие на Керченском полуострове и на Харьковском направлении. 23 мая сводка Совинформбюро принесла огорчение: "По приказу Советского Главного Командования наши войска оставили Керченский полуостров. Войска и материальная часть эвакуированы. Эвакуация проведена в полном порядке".

24 мая наша рота автоматчиков получила боевую задачу: установить наличие дороги (объездных путей) в тылу противника западнее дороги Ухта - Регозеро. На обратном пути провести диверсионные действия на Регозёрской дороге, захватить пленного и своими действиями отвлечь внимание противника от действий другого нашего отряда, действовавшего севернее Регозера.

- Задачу вашему отряду определил командир дивизии, - пояснил мне и Швецу командир полка подполковник Исаков. - Она сложная, рискованная. Главное в задаче - отыскать новую дорогу противника, точно нанести её на карту. Продумайте, как будете выполнять её, когда и как преодолевать заминированные завалы противника, пересекать Регозёрскую дорогу, где, когда и как организуете засаду при возвращении к этой дороге. На усиление вашей роты придаём взводы пешей и конной разведки полка. Вечером доложите нам свой план действий. Посоветуемся, - заключил Исаков.

Обсудив задачу с командирами взводов и наметив план действий отряда, мы со Швецом направились к командиру полка. Провожая нас, Бондарь напомнил: "Не забудьте попросить противотанковое и «кривые» ружья". "Кривым" ружьём он называл миномёт - за крутую траекторию полета мин и их способность поражать живую силу за любым скатом высоты.

Командование полка согласилось с нашим планом действий отряда в тылу противника. А вот с просьбой о выделении нам двух 50-мм миномётов и противотанкового ружья не соглашалось. Командир полка пояснил: "Вы идёте далеко тыл противника. Отряд должен быть лёгким, маневренным, одним словом, мобильным. Дать вам два миномёта - это значит каждый боец отряда должен дополнительно нести одну-две мины. Тяжело. А противотанковое ружьё вам просто не нужно. Ввязываться в бой с танками и бронемашинами врага на дороге нет необходимости. Но коль вы уж так хотите, один миномёт дадим".

- Товарищ подполковник, один миномёт мало, - решил помочь мне Швец.

- Ну вот, мы им про Фому, а они нам про Ерёму.

- Мы про второй миномёт, товарищ подполковник. Один миномёт - это не усиление, - настаивал Швец.

- Вот те раз! Не усиление. Это получается как в том древнегреческом парадоксе о "куче". Знаете этот парадокс? - окинул нас взглядом Исаков.

- Нет, не слышали, - ответили мы.

- Тогда послушайте: "Одно зерно кучи не составляет; прибавить ещё одно зерно, кучи не получишь, как же получить кучу, прибавляя каждый раз по одному зерну, из которых ни одно не составляет кучи". У вас тоже получается: один миномёт усиление не составляет. По аналогии с зерном прибавим ещё один миномёт, все равно усиление не получится. Так?

- Греческий парадокс, конечно, забавный. Но для нас в два раза больше миномётов - это уже будет усиление, - не унимался Швец.

Исаков и Петриков рассмеялись. Петриков, взглянув на командира полка, произнёс: "Дадим им ещё один миномёт".

- Хорошо, - сказал Исаков. - Коль вы просите "в два раза больше миномётов", дадим вам два миномёта. Спорить не будем. Но подумайте о минах, столько их взять. Учтите, подготовленный расчёт выпускает 25-30 мин в минуту, а мина нелёгкая вещь. В походе она будет казаться вдвойне-втройне тяжелее. Я, как отец родной, забочусь о вас...

- Подсчитаем, прикинем, - ответил я.

- Тогда, кажется, всё, - заключил Исаков, но, подумав, добавил: - Связь с нами держите строго по графику. Не допускайте открытых и длинных радиограмм.

Отряд вышел на выполнение боевой задачи. Поход и действия отряда в тылу противника прошли не без казусов и приключений и не без людского творчества.

Обо всём этом расскажет документ - объективное политдонесение комиссара полка Петрикова в политотдел дивизии, написанное сразу же после возвращения отряда из тыла врага. Я позволю себе пояснить общую обстановку, отдельные моменты действий отряда и отдельных бойцов и командиров по ходу изложения текста донесения. Это поможет лучше понять отдельные эпизоды.

В связи с чем возникла необходимость направлять разведотряд в тыл противника для поиска обходных путей западнее участка дороги Ухта - Регозеро?

Напомню: в конце июля - начале августа 1941 г. противник был остановлен на Ухтинском и Кестеньгском направлениях и перешёл к обороне. Фланги его группировок связывала дорога, идущая с севера на юг через населённый пункт Регозеро [см. карту 18]. Для охраны дороги противник, вынужден был создать несколько гарнизонов и проделать огромную работу по созданию системы заминированных лесных завалов, установке различных сюрпризов и сигнальных средств вдоль всей дороги. Несмотря на это, наши подразделения и калевальские партизанские отряды систематически прорывались к дороге и наносили удары по передвигающимся подразделениям и обозам противника.

В апреле-мае 1942 г. резко сократилось передвижение подразделений и обозов по дороге на участке между деревней Регозеро и развилкой дороги на Мальвиайнен и Ухту. Это и породило у командования предположение, что противник построил обходные пути "горячего" участка дороги.

А теперь перейду к тексту донесения командира полка.

"С 25 по 30 мая 1942 г. разведотряд в составе 116 человек под командой командира роты автоматчиков старшего лейтенанта Кирина (комиссар отряда младший политрук Швец) выполнял задачу с целью установить наличие объездных путей западнее дороги Регозеро - Ухта и на обратном пути устроить засаду на этой дороге, диверсионными действиями разгромить двигающиеся колонны (группы) противника и захватить пленного.

Разведкой установлено, что объездных путей (новой дороги) западнее дороги Регозеро - Ухта нет. По старой дороге за последнее время движение обозов и автомашин не проводилось. Дорога, где проходила разведка, размыта дождями, покрыта сплошной грязью.

Около одного из завалов, прикрывающих подступы к дороге с нашей стороны, все разведчики были свидетелями дикого акта противника над двумя нашими бойцами. Один из них, по-видимому раненый, попал в лапы врага, и они вбили ему в рот унитарный снаряд от противотанковой пушки. Тело его было заминировано, из-за чего наши разведчики не смогли его схоронить.

На обратном пути отряд устроил засаду на дороге на её западной стороне...".

Отряд устремился на запад. Над лесом затеплился рассвет. Низко поплыли клочья тумана, дышалось легко, все шли бодро. Обследовав один из районов и не найдя никаких объездных путей, мы решили сделать привал, позавтракать, а затем пойти ещё дальше на юго-запад в направлении деревни Мальвиайнен.

Завтрак окончен. Солнце щедро дарило своё тепло земле, которая закурилась невидимым ароматом. Всё радовалось, кроме, видимо, нас. Я помню, что себя лично чувствовал как-то весело и тревожно, и спокойно и беспокойно. В душе был целый букет противоречивых чувств, в том числе хотелось полежать, но мы немедленно двинулись в путь.

шем "хвосте" его не было. Мы же пройдя ещё 7-8 километров, остановились на ночлег. Ночь прошла спокойно, но отдых, конечно, был относительного порядка.

С утра продолжили поиски новой дороги, но результатов никаких. Доложили по радио. Получили указание обследовать ещё ряд районов. Шли вторые сутки в непрерывных поисках. Люди чувствовали усталость. Надо было предоставить отдых и только после этого идти к дороге и делать засаду. После отдыха направились к дороге и, не переходя её, сделали засаду, как верно указал комиссар полка в донесении - "на её западной стороне".

Далее комиссар писал: "Через 6 часов засада была обнаружена противником, который преследовал отряд по тропам отхода. Завязался короткий бой. Противник быстро отошёл и скрылся в лесу. Командир отряда т. Кирин скрытно переместил засаду на восточную часть дороги".

Здесь требуется пояснение. По нашему предположению к нашей засаде с тыла подошёл тот противник, который следовал за нами сутки назад. Он, видимо, нашёл наши следы, как мы ни старались петлять и, проявляя большую осторожность, приблизился к засаде, обнаружил её, но и сам был замечен нашими бойцами взвода автоматчиков, прикрывавшего засаду с тыла. Наши бойцы решили подпустить противника ближе, но он не решился подходить по редколесью и открыл огонь по засаде метров с двухсот - двухсот пятидесяти. Встретив шквал автоматного огня, противник поспешно бежал, оставив несколько ранцев, пустых магазинов к автоматам и других вещей.

Дальнейшее пребывание отряда в засаде было бесцельным и неразумным делом. Было принято решение: подать мысль противнику, что мы пошли домой, а самим быстро возвратиться к дороге в другом месте и вновь сделать засаду. Дорогу мы пересекли без маскировки, больше того, двигаясь на восток (в сторону наших войск), бойцы по нашему указанию разбрасывали листовки. Пройдя около двух километров, на одной из высот отряд рассыпался (для того, чтобы скрыть свой след) и резко повернул на юг. Пройдя 2-3 километра, повернули на запад, скрытно вышли к дороге и вновь организовали засаду, на этот раз на восточной части дороги.

"Обнаружив движение противника по обочинам дороги группами, каждая до 50 человек и три всадника (один из них офицер), засада приготовилась к бою, - записано в донесении комиссара полка, - но сравнявшись с разведчиками, солдаты противника заметили засаду и быстро стали принимать боевой порядок. В это время по общему сигналу наши бойцы открыли сильный огонь из автоматов, винтовок, пулемётов и миномётов. Красноармеец Карху убил офицера и трёх лошадей. Какие потери понёс противник, точно установить не удалось. Подошедшая бронемашина огнём с места преградила возможность преследования. Однако из рассказов бойцов и командиров можно предположить, что противник потерял убитыми более 10 человек".

Здесь комиссар полка, видимо, в целях краткости, а возможно, и чтобы смягчить нашу ошибку в засаде, допустил отдельные неточности. Откровенно говоря, у нас в засаде произошел казус. Он был поучительным для нас. Сила его поучительности не утрачена и на сегодня. Поэтому считаю необходимым рассказать об эпизоде подробнее.

Противник медленно шёл по обочинам грязной дороги от линии фронта. И шёл он, по всей вероятности, на помощь той своей группе, которая вступала с нами в бой несколько часов назад. Всадники и головные солдаты поравнялись с левым флангом засады. И неожиданно, без моего сигнала, застрочил один наш автомат, за ним другой... Я вынужден был подать общий сигнал на открытие огня всей засадой. Сидевший рядом Бондарь с группой захвата выкрикнул: "За мной, хватай паразитов!" Под сплошную трескотню наших автоматов и пулемётов группа Бондаря из центра засады пробежала позади стрелявших бойцов метров 200-250 к левому флангу, но головные солдаты противника, оставив несколько трупов, отскочили назад и вместе с шедшими вслед солдатами, залегли и открыли огонь. Тут же к ним приблизилась бронемашина и с места повела огонь из пушки. Бондарь со своей группой успел лишь извлечь документы у одного из убитых, лежавшего рядом с трупом лошади. Продвигаться дальше группа не могла. Прибежавшие туда я и Швец вынуждены были залечь и тоже отползти назад под градом пуль противника. Взять пленного не удалось. От появившейся мысли - перейти в атаку - пришлось отказаться. "Удастся атака или нет, а потери будут неизбежны", - советовал Швец. Я дал команду отряду на отход в тыл.

Отойдя от дороги на полтора-два километра, мы остановились и решили разобраться, что же произошло на левом фланге засады - почему там преждевременно открыли огонь? Также нужно было принять решение на последующие действия по захвату пленного. Возвращаться без него мы не допускали и мысли, хотя основная задача была выполнена.

Выяснилось: на левом фланге засады находились красноармейцы Снегирёв и Карху. По докладу Снегирёва он "...взял на мушку переднего верхового, подал спусковой крючок автомата назад и ждал общий сигнал на открытие огня. Когда всадник поравнялся, автомат сам застрочил...". Стало очевидным, что у него не выдержали нервы. Карху, державшему на прицеле офицера, ничего другого не оставалось, как тоже открыть огонь...

Швец, Бондарь и я молча отошли в сторону и начали советоваться по поводу дальнейших действий. К нам стали подходить командиры взводов. Люди, естественно, расстроились от неудачи, но не пали духом. Бойцы тоже зажглись желанием во что бы то ни стало захватить пленного. Стали поступать предложения. Заканчивались четвёртые сутки действий отряда с крайне малым отдыхом, у многих продовольственный паёк иссяк, но не иссякла их воля. Сознание долга больше, чем сухарь...

Финны - сущие лесные лисы, их трудно перехитрить, а надо. Наш простой, но здоровый русский ум должен нам помочь. Мы знали и другое: противник будет нас обязательно преследовать, и надо этим воспользоваться. Было принято решение - не отходя далеко от дороги, сделать засаду на своем следу отхода и решить две задачи: захватить пленного и нанести противнику такое поражение, чтобы он, связанный по рукам и ногам ранеными, не смог бы продолжать преследование нашего отряда.

Мы создали группы захвата пленного в каждом взводе. Было предъявлено жёсткое требование: подпустить противника вплотную, огонь открывать только по единой команде. Всем командирам взводов было приказано занять места в цепи своих взводов, сам я тоже залёг. Это была своебразная психологическая помощь для устойчивости. Когда бойцы видели своих командиров рядом, они становились спокойней, чувствовали бóльшую уверенность. Конечно, я понимал, что действую вопреки существующим правилам, но вспоминаю об этом без раскаяния. Этого требовала обстановка.

Далее предоставим слово комиссару полка:

"...Отряд перешёл к завалу и устроил там засаду. Два взвода расположились у завала фронтом к дороге, остальные - у дороги, идущей на юг, в Коркониеми. Примерно в 21.00 29.05.42 г. противник двумя группами общей численностью до 100 человек прочёсывал лес по пути отхода отряда от Регозёрской дороги. Впереди шли солдаты, вооружённые автоматами. (Противник продуманно приближался к нам. Он, как расчётливый, тонкий и хитрый тактик боя в лесу, впереди имел рассыпной строй автоматчиков, а за ними на дистанции 150-200 метров двигались цепи основных сил - И.К.). Подпустив противника вплотную, засада по общему сигналу открыла огонь из всех видов оружия. Было убито и ранено более 20 солдат противника. Во время короткого преследования отходящего противника на поле боя были обнаружены убитые и один раненый солдат. Валялись окровавленные головные уборы и другие предметы. У одного убитого обнаружена наша листовка-пропуск.

Задача выполнена. Дальнейшее преследование противника было нецелесообразным, да и затруднительным - у разведчиков вышли запасы продовольствия. Отряду был дан сигнал на отход...".

Пленный оказался тяжело раненным. Он с трудом ответил на наши вопросы. Говорил без долгих размышлений: чувствовалось, что он многое знает и не хитрит. Правда, новой информации о 3 пехотной дивизии мы не получили. О новой дороге к западу от Регозера он ничего не знал. "Вы, видимо, имеете в виду дорогу, которую наши построили от дороги Ухта - Корпиярви к дороге Ухта - Малвиайнен позади линии фронта?" - переспросил раненый солдат. "О той дороге мы знаем, - пояснил я. - Есть ли ещё новая дорога к западу от дороги, связывающей деревню Регозеро с вашей обороной?" "Такой дороги нет", - твёрдо заявил пленный.

Весной и летом 1942 года в командовании дивизии и нашего полка произошли изменения. На должность командира дивизии вместо генерала И.В. Панина прибыл полковник С.П. Перков ², а вместо подполковника Исакова в должность командира 118 стрелкового полка вступил майор Батаев. Убывшие командиры были назначены на более высокие должности.

Хочется рассказать о многих эпизодах, назвать имена многих бойцов и командиров, не жалевших сил и самой жизни в борьбе с гнусными захватчиками. Ведь за скупыми словами сводок Совинформбюро: "На других участках фронта шли бои местного значения" или "На других фронтах ничего существенного не произошло" крылись ежедневные, ежечасные кровопролитные бои мелких групп и подразделений. Они не брали городов и не оставляли их. А потому и повторялось "Ничего существенного не произошло". От нас требовалось: "Не дать врагу снять ни одного солдата, ни одной пушки!" И наши воины не только не дали врагу сделать этого, но и принудили его перебросить на Ухтинское направление дополнительно 53 пехотный полк в состав 3 пехотной дивизии.

Летом 1942 года на нашем направлении было много интересных эпизодов не только боевого характера. Расскажу лишь об одном из них.

Я в то время только что вернулся во 2-й батальон 118-го полка и руководил инженерными работами по укреплению второй позиции полка на высоте в двухстах метрах восточнее от полевого аэродрома между озёрами Большое и Малое Кис-Кис, который отстоял примерно в километре от переднего края нашей обороны.

На работах находились 6-я стрелковая рота, миномётная рота, взвод противотанковых ружей и взвод связи.

Стоял погожий день, солнце находилось в зените. Вдруг низко над лесом появились три немецких истребителя Ме-109. Бойцы 6-й роты открыли огонь из ручных пулемётов и винтовок. Самолёты на бреющем полете кружили над посадочной площадкой. Стрелять по ним было очень сложно. Но вот один из самолётов пошёл на площадку. Посадочная площадка была усеяна бревнами, выкорчеванными пнями. Тем не менее, один лётчик решился на посадку. Видя это, я подал команду бойцам: "За мной, к самолёту!"

Дистанцию в 200-300 метров мы преодолели как хорошие спринтеры. Приблизившись к стоявшему с работавшим мотором самолёту, я увидел младшего политрука Н. Маслова с несколькими бойцами. Они перевязывали ноги раненого лётчика. Я дал указание Маслову быстро доставить лётчика на КП полка, а самолет скатить с площадки на болото. Маслов, взвалив лётчика на плечи, стал удаляться, а я побежал навстречу другому самолёту, катившемуся по площадке.

Заглушив мотор, лётчик вылез из кабины и вытянулся передо мной. Пилот что-то сказал, и я понял - он немец. К нам подошёл лейтенант Батаков с бойцами. Они по моей команде изъяли у лётчика пистолет и документы. Третий самолёт продолжал кружить над площадкой. Лётчик, очевидно, не мог выбрать для себя полосу между завалами, и всякий раз вынужден был взмывать вверх.

Наконец ему удалось посадить самолёт, но в конце пробега машина прыгнула через валявшееся бревно и резко развернулась. Лётчик, выскочив из машины и посмотрев в нашу сторону, бросился бежать в ближайший лес. Я приказал бойцу Булкину дать предупредительный выстрел поверх бегущего. Немец после первого же выстрела притормозил бег, выхватил из кармана платок и поднял его вверх. Затем он остановился и, развернувшись, медленными шагами направился в нашу сторону с поднятыми вверх руками.

К этому времени на посадочной площадке собралось десятка четыре бойцов и командиров. Отдав распоряжение бойцам скатить самолёты с площадки на болото к ручью, сам с несколькими красноармейцами повёл двух лётчиков на высоту, где мы проводили работы. В этот момент противник открыл огонь по посадочной площадке. Бойцы бросились в лес. Снаряды от первого артиллерийского залпа противника разорвались с недолётом до самолётов. Я подал команду: "Всем в укрытия!". Вскоре последовали новые залпы.

Огонь был точен. Вспыхнул один, затем и второй самолёт. Третий самолёт наши бойцы, видимо, не услышавшие мою команду, продолжали катить к болоту. Я поторопил лётчиков и повёл их к болоту, считая, что там опасность значительно меньше, угрозу могли представлять только прямые попадания снарядов. Над нашими головами непрерывно свистели осколки. Один лётчик от страха упал на землю. Двое наших бойцов, схватив его за руки, бегом потащили вслед за нами к болоту и догнали нас у ручья, который мы преодолевали вброд. Ручей оказался глубоким. Я, шагая впереди, погрузился, по шею в воду, и, теряя опору под ногами, завертелся на месте с поднятым вверх пистолетом. Следовавший за мной высокий лётчик-лейтенант подхватил меня подмышки и выставил на берег. Развернувшись, я в свою очередь протянул руку немцу, помог ему выбраться из воды и услышал: "Данке шён" ("Спасибо").

Мы вошли в траншею. Оттуда хорошо просматривалась посадочная площадка, на которой плясали султаны артиллерийских разрывов и горели все три самолёта. Лётчик-лейтенант с немым отчаянием смотрел в ту сторону. Крупные осколки снарядов долетали до нас. Мы присели в траншее на корточки.

Подбежали два бойца и доложили о знании ими немецкого языка. Но вскоре выяснилось, что один из них знал язык примерно так же, как знал его я. Второй - вполне прилично: лётчик-лейтенант понимал его вопросы, а боец сносно переводил его ответы. На наш вопрос: "Почему вы сели здесь?", немец, прежде чем ответить, спросил: "С кем имею честь говорить?"

- Переведите: с капитаном Красной Армии, - потребовал я от бойца-переводчика.

Пленный лейтенант, не дослушав перевода, вскочил на ноги. Я знаком руки предложил лётчику присесть, пояснив: "Снаряды рвутся. Осколки сорвут тебе голову". Переводчик перевёл. Немец быстро присел, улыбнулся, приложил руки к груди и смущённо произнёс: "Филен данк" ("Большое спасибо").

Переводчик повторил ранее заданный вопрос. Пленный лейтенант угрюмо помолчал, а затем объяснил нам: им было приказано сесть на аэродроме близ населённого пункта Кестеньга. В полёте всё было хорошо. Но в последние часы они потеряли ориентировку, сбились с курса, много летали в поисках аэродрома, бензин стал кончаться, и они сели на эту площадку.

На другой наш прямой вопрос: "Вы знали, что делаете посадку на территорию противника?" лётчик-лейтенант то ли от неприятного воспоминания, то ли от того, что мы были мокрые, и в глубокой траншее было холодно, съёжился и тихим голосом ответил: "Бензин кончился. Куда садимся - не знали. Но другого выхода у нас не было". Лейтенант тяжело вздохнул, прикрыл лицо руками, сокрушённо покачал головой и приглушённым голосом, как бы только для себя, проговорил: "Нихьт гут, капут, капут..."

Затем мы подошли к унтер-офицеру (во избежание сговора между немцами, мы держали лётчиков порознь) и задали ему вопрос: "Почему вы сели здесь?". Унтер-офицер, не задумываясь, коротко ответил: "Бензин капут". "А почему вы пытались убежать в лес?". Он смутился, покраснел и с дрожью в голосе ответил: "Испугался русских солдат...". На вопрос: "Разве они страшные?" немец пожал плечами и уклончиво ответил: "Бог их знает".

Артиллерия противника прекратила огонь по посадочной площадке. Самолёты продолжали дымить. Оттуда доносился треск взрывающихся пулемётных патронов и пушечных снарядов. Мы поспешили доставить пленных на командный пункт полка. По пути мы задавали вопросы лётчику-лейтенанту. Он, освободившись от состояния нервного шока, охотно отвечал, показал хорошие знания характеристик наших истребителей и высоко оценивал действия советских лётчиков.

На командном пункте полка нас встретили адъютант командира полка Дикорев и помощник начальника штаба Плоскачёв. Они приняли пленных и повели их в землянку командира полка. На допросе пленных лётчиков я не присутствовал.

История с самолётами сделалась злобой дня в полку и других частях дивизии. Слухи, пересуды и комментарии длились долго. Особенно много кривотолков было о причине посадки самолётов и о якобы имевшейся возможности спасти их от уничтожения артогнём противника. К сожалению, в документы полка тоже вкрались неточности и разногласия. Именно это побудило меня рассказать о данном эпизоде со всеми деталями.

В журнале боевых действий 118-го полка за 5 августа 1942 г. записано: "...Три немецких лётчика были взяты в плен бойцами 2 с<трелкового> б<атальона> и доставлены в штаб полка... Лётчики объяснили свою посадку как добровольную сдачу в плен...".

Что же касается разговоров о якобы имевшейся возможности спасти самолёты от уничтожения, то мне кажется, что такой возможности не было. Наша попытка сделать это обошлась бы нам дорого.

Кстати, об этом же свидетельствует политдонесение, где записано: "Через несколько минут после посадки самолётов противник открыл артиллерийский огонь по аэродрому и не дал возможности отвести самолёты".

Полагаю, что с этим эпизодом всё ясно. К сказанному добавлю: командир 118-го полка в приказе по полку объявил благодарность бойцам и командирам, принимавшим участие в пленении немецких лётчиков и пытавшихся отвести самолёты в безопасное место. В нём поименовано 37 человек.

В конце 1942 и начале 1943 года 118-й стрелковый полк двумя батальонами был в резерве командира дивизии, а наш 2-й батальон двумя ротами оборонял дефиле между озёрами Чиркиярви и Среднее Куйтто, 6-я рота обороняла большой остров Кюляниеми.

В начале февраля 1943 года я получил повышение - был назначен на должность командира 2 стрелкового батальона. Сообщил мне об этом командир полка по телефону:

- Слушай меня внимательно, - властно прозвучал голос майора Окулича³ в трубке, - с этой минуты ты будешь комбатом. Ясно?

- Ясно.

- Не "ясно", а "есть", - поправил Окулич и продолжил: - Утром приедем к тебе с "дедушкой" (командиром дивизии). Всё должно быть в ажуре: люди умыты, побриты, заправлены, сыты. Окопы, траншеи, амбразуры дотов расчистить от снега. На боевых постах - орлы! Всем знать, где и какой враг, где соседи, ориентиры, расстояния до них, основные и дополнительные секторы. Командирам знать назубок подчинённых от "а" до "я", подчинённым - своих командиров до "дедушки" включительно. Стрелковые карточки, схемы обороны обновить и нарисовать их так, чтобы они отражали истину, сверкали молнией, кололи и стреляли вдоль и поперек. Ясно?

- Все ясно. Есть!

- Это еще не всё. Вопросов "дедушке" не задавать, не жаловаться, нюни не распускать! - продолжал чеканить Окулич. - Языком не молоть, а действовать практически, сноровисто; на вопросы отвечать коротко, чётко и глазами есть его... Понял?

- Всё понял. Есть!

- Вот теперь всё. Выполняйте! - и Окулич положил трубку.

Сборы у военных коротки. Шакалов, бывший комбат, пожелав нам боевых успехов, тут же уехал.

После визита "дедушки", мы быстро устранили вскрытые у нас недостатки и пошли дальше в совершенствовании обороны, создали во всех ротах разведывательные отделения и группы, тщательно готовили их к каждому выходу на выполнение боевых задач. И как бывает в жизни - труд вознаграждает людей своими плодами. Дела в ротах в вопросах боевой активности пошли лучше.

Не скрою, настроение у меня в то время было приподнятое, да это легко понять: новое зажигает человека, к тому же 21 января 1943 года был освобождён от немецко-фашистских захватчиков город Ставрополь, а через два дня - Армавир. Мои родители жили между этими городами. И через несколько дней я получил письмо из дома. Трудно словами передать тот трепет души, когда я, взглянув на треугольник с оттиском штампика "Проверено военной цензурой", по почерку узнал, что письмо пришло от родной сестры Марии. До сих пор помню первые её фразы: "Дорогой братец, мы живы, здоровы, того и тебе желаем. Красная Армия освободила нас..."

Далее сестра сообщала о гибели на фронте своего мужа, большого моего друга детства Иосифа Касьянова; о возвращении домой с фронта в тяжёлом состоянии отчима; о ранении брата Михаила. Описала свои мытарства с маленьким сыном Шуриком и о том, что у родителей и у соседей немцы забрали свиней, телят, гусей. Письмо заканчивалось словами: "Передай привет всем бойцам и командирам. Бейте фашистов, топчите их, как топчут у нас гадюк!"

Это, конечно, была беда, горе в доме, но, как говорят, беда не сногсшибательная. В те дни с Северного Кавказа приходило много писем ещё более трагических. Никогда не забуду случая, когда ко мне подошёл младший сержант медицинской службы Вороткевич и дрожащими руками, со слезами на глазах дал мне, как земляку, прочитать письма, полученные от отца и брата. Прочитав их, я, дрожа от негодования, с его разрешения передал письма заместителю по политической части Монанкину. Он зачитал их многим бойцам, а затем сообщил о них в штаб полка. Выписки из писем сохранились в архивных документах, и я имею возможность привести их здесь.

Брат Дмитрий писал: "...Фашистские людоеды подвергли пытке твою жену и даже пятилетнего ребёнка только за то, что они советские люди, а потом головой о дерево убили ребёнка, жену расстреляли... Двуногие звери разрушили наш город, учебные заведения и библиотеки, где мы с тобой учились..."

Отец писал: "...Когда вернёшься домой, ты своих родных и любимых жену и сына, а также многих знакомых не увидишь никогда. Кровь стынет... Немцы - звери, скорпионы. Безжалостно уничтожай их".

Очень больно было всё это осознавать, и мы не покладая рук, искали пути и средства мщения зарвавшимся врагам. Находили и били.

Инициативно, смело и умело действовала группа во главе с заместителем командира 4-й роты по строевой части лейтенантом Матвеевым. В группу в составе 10 человек входили автоматчики, обученные сапёрному делу, два лучших снайпера и один миномёт. Группа, скрытно подползая к переднему краю, за несколько дней уничтожила и вывела из строя более двух десятков оккупантов, сняла у противника сотни противопехотных мин и установила их перед своим передним краем обороны. В группе особенно отличались храбростью коммунисты Матвеев, Исайко, Пекшин, Рыбаков, Циперсон. Им командир полка неоднократно объявлял благодарность, а Пекшин, Исайко и Циперсон были награждены ценными подарками, а затем и правительственными наградами.

При действиях группы противник буквально неистовствовал, открывал массированный огонь по нейтральной полосе. Но группа, сделав свое дело и умело используя складки местности и лесные заросли, всякий раз своевременно, без потерь отходила в свою оборону. Наконец противник решил рассчитаться с группой. "13.01.43 г. рано утром группа в очередной раз вышла на передний край. В момент, когда она подползла к переднему краю обороны противника, навстречу выбежали около 25 фашистов. Наши бойцы не дрогнули и встретили врага огнём. В результате боя было уничтожено 9 солдат противника, остальные, утаскивая погибших, отползли в свои окопы. В нашей группе были ранены Лыков и Матвеев. Это был 12 успешный выход группы".

Мы в батальоне решили создать нештатный разведывательный взвод и тщательно подготовить его к тому, чтобы он группами и в полном составе мог успешно проникать в оборону противника и уничтожать его живую силу в окопах, землянках, взрывать его оборонительные сооружения.

Такой взвод был создан на базе первого взвода 4-й роты, которым командовал младший лейтенант Рябой. Я, командуя этим взводом в первые месяцы войны, прекрасно знал не только Рябого, но и командиров отделений Сорочинского, Парфиновича, выросших из храбрых, инициативных бойцов, и многих других красноармейцев. Словом, во взводе имелось хорошее ядро для смелых, дерзких боевых дел.

Пригласили младшего лейтенанта Рябого и ввели в курс дела. Рябой, внимательно выслушав, заявил:

- В разведку ходить люблю, хочется пошуровать врага в окопах, только вот очки... (Напомню: Рябой был близорук, плохо различал предметы без очков и постоянно испытывал беспокойство за их сохранность.)

- Очки достанем, даже в резерве будешь иметь. А пленные к тебе сами бегут... Помнишь, у Корпиярви солдат кубарем скатился с гребня сопки к твоим ногам; у озера Кис-Кис ты сам верхом сел на солдата противника...

Рябой громко захохотал и пояснил:

- Да нет, у Корпиярви солдат бежал на клич Васильева, да упал и подкатился ко мне... У Кис-Кис в метель я сам заблудился и упал в траншею прямо на голову солдата...

- Это детали, а главное - тебе везёт на пленных, - убеждал я.

Взвод вывели с переднего края обороны в резерв, кое-кого из бойцов во взводе заменили.

Скажу, что не каждый, даже очень смелый боец, может быть разведчиком. Тут человеку должны быть присущи особые задатки, качества. Он должен действовать подобно кошке: тихо, скрытно, расчётливо.

В условиях стабильного фронта на Ухтинском направлении наши части нередко навещали представители районных и республиканских органов власти КФССР. Эти встречи проходили интересно, воины часто получали подарки, выслушивали тёплые слова и благожелательные напутствия.

Очень частыми посетителями наших подразделений были представители от штабов батальонов, полков и вплоть до Генерального штаба Красной Армии.

Как-то позвонил мне командир полка И. Окулич и сообщил - к вам сейчас приедет из штаба дивизии человек с самого-самого верха. Он будет изучать наш опыт создания прочной обороны и соответствие её Боевому уставу. "Будь осторожен, - продолжил Окулич, - покажи так, чтобы он убедился, что у нас всё по уставу. Знаем мы этих изучающих. После их отъездов - полгода кашляешь с кровью. Вначале накорми его. От этого изучающие-проверяющие не добреют, а лени у них прибавляется".

Настороженно мы встретили подполковника из Военно-научного управления Генштаба. Он начертил несколько схем нашей обороны. Всё прошло гладко.

После отъезда московского гостя поползли слухи о приезде в части дивизии Военного Совета 26-й армии. Для нас, молодых командиров, слова "Военный Совет" звучали малознакомо и весьма грозно. К нам на передний край обороны зачастили командиры штабов полка и дивизии, политработники, начальники различных служб и их помощники. Указания, советы, предупреждения посыпались как из рога изобилия. Трудно было разобраться какие из них целесообразные, а какие ненужные. Одни рекомендовали иметь в каждом окопе лозунги и призывы, другие требовали убрать их, дабы "не нарушать маскировку с воздуха". В этом вопросе быстро был найден "компромисс": идут в подразделения те, кто требует "иметь лозунги", следовала команда - "лозунги выставить!". Идут их противники - "лозунги в ниши!". Более хлопотливо было другое, когда одни отдавали распоряжение, например, "отрыть дополнительные ложные окопы", а другие на следующий день приказывали: "Немедленно зарыть и замаскировать их следы!". Но и это полбеды. Тут всё-таки присутствовали мысли, борьба мнений. Мы же - командиры подразделений - не возражали, понимая, что это будут плевки против ветра. Значительно хуже было, когда от отдельных начальников поступало грозное: "Кругом навести идеальный порядок!" В ум не всё возьмешь, вертелся бы да не знаешь вокруг чего. И нередко, катилось это "конкретное ценное указание" без расшифровки вниз, доходило до бойцов. Те сменят лапник на нарах, выметут сор из землянок, на боевых постах; взглянув в сторону окопов противника, догадаются: воткнут две-три свежие веточки в бруствер вместо пожелтевших, теранут носки ботинок об обмотки и тем самым пустят пыль в глаза врагу и своим. На этом и заканчивалось "наведение идеального порядка".

Когда же стало точно известно о приезде Военного Совета армии, все стали готовиться с ещё большей интенсивностью да ещё и не без собственных грехов различного рода. Через несколько суток все в подразделениях были утомлены, а многие взвинчены и возбуждённо ждали таинственного грозного Военного Совета, как ждут тяжелобольные неизвестным недугом консилиума врачей.

И вот, наконец-то, в одно утро командир полка по телефону сообщил: "На дороге Ухта - Регозеро у мостика через ручей встречаем начальство. Быстро туда...".

Не теряя времени, я направился пешком к установленному месту. Издали заметил: у мостка сошлись два человека - пожали друг другу руки командиры первого и третьего батальонов капитаны Бондарь и Солодухо. Они тут же развернулись и направили свои взоры на дорогу, идущую на Ухту. Солнышко поднялось высоко и светило по-летнему. Двое не отрывали своих глаз от дороги, словно ждали оттуда запоздалого рейсового автобуса. Они не заметили моего подхода. При обмене приветствиями я увидел на их лицах усталость и прочёл в глазах озабоченность. Весельчак Бондарь на этот раз был неразговорчив и, указывая на своего коня, привязанного к дереву на опушке леса, произнёс лишь одну фразу: "Конь мой, паразит, тоже нервничает, зло грызёт кору...". На лесной боковой дороге, выходящей к основной Ухтинской магистрали, мы заметили скакавшего галопом всадника и узнали в нём командира полка подполковника Окулича.

Командир полка построил нас в одну шеренгу сначала по ранжиру, но, подумав, перестроил по порядку номеров батальонов. Он кружился около нас, осматривая внешний вид, стараясь быть спокойным, но это ему не удавалось: он часто и нервно поворачивал голову и бросал тревожные взгляды на дорогу.

Ждать начальство пришлось недолго. Из-за поворота дороги показались всадники. Вскоре они остановились, спешились, адъютанты повели лошадей в лес, а командарм и комдив направились к нам. Мы вытянулись в струнку, никто не дышал. Окулич, глядя на нас орлом, кивком головы подал знак: "Выше подбородки", резко развернул свою мощную фигуру и стремительно, грудь колесом, двинулся навстречу начальству, печатая шаги и вкладывая в них всю богатырскую силу. Земля загудела, а пыль брызгами разлеталась во все стороны, превращаясь в серые облачка.

Командарма мы увидели впервые. Это был высокий, крепкий, стройный, бравый генерал. Окулич поочерёдно представил нас. Л.С. Сквирский ⁴, пожимая руки, проницательными глазами из-за стёкол пенсне осмотрел нас. Ему было около сорока лет, но из-за густо посеребрённых висков и крупного вытянутого лица можно было дать больше.

- Кто и куда нас поведёт? - спросил Сквирский.

- Сначала поведёт комбат третьего батальона на правый фланг полка, потом комбат-два - в центр обороны, а комбат-один - на левый фланг полка, - отчеканил Окулич.

- Много, не успеем. Посмотрим одну роту в третьем батальоне, одну - во втором. В первый батальон не пойдём, комбат этого батальона может быть свободным.

- Есть! - ответил Окулич. - Комбат-три - ведите!

Командарм внимательно осматривал оборону роты, особое внимание обращал на систему огня и взаимодействие роты с соседями и поддерживающими её огневыми средствами. Дело не обошлось без недостатков, но командарм спокойно давал советы по их устранению. Вспыхнул он лишь один раз, когда командир взвода младший лейтенант не смог ответить на его вопросы, а комбат капитан Солодухо опрометчиво пояснил: "Сколько не долблю, а толку нету..."

- Надо не "долбить", товарищ капитан, а кропотливо учить, - сверкнул глазами Сквирский. - Ведите дальше.

В первой траншее на хорошо оборудованном артиллерийском наблюдательном пункте командарм, прильнув к окулярам стереотрубы, внимательно осматривал оборону противника. Командир полка, обернувшись назад, показал мне на телефонный аппарат, стоявший в соседнем блиндаже, и в сторону обороны 2-го батальона, повертел рукой в воздухе, дескать, позвони "домой" и передай, что надо. Я прошёл в блиндаж, быстро связался с начальником штаба батальона, передал ему обнаруженные недостатки и замечания командарма и потребовал довести до командиров рот.

Командарм, побеседовав со старшим лейтенантом-артиллеристом и бойцами, пожелал им боевых успехов. Затем он, поговорив о чём-то с командирами дивизии и полка, направился по траншее в обратный путь. При выходе из траншеи я услышал зычный голос командира полка:

- Комбат-два, вперёд, ведите в свою оборону.

О чём я тогда думал, и что меня волновало, нетрудно догадаться. Но как это нередко бывает в жизни людей, их поджидает что-то совершенно непредвиденное. В роты было передано требование на период пребывания начальства никому не ходить по ходам сообщения, траншеям и тем самым показать: у нас нет болтающихся - все заняты делом. Контролёрам за этим "порядком" тоже не показываться на глаза, находиться в укрытиях. И вдруг на стыке хода сообщения со второй траншеей какой-то контролёр проморгал. К Свирскому подбежал снайпер Петухов и хлёстко доложил:

- Товарищ командующий, в часть вашего приезда уничтожил двух подлецов. Снайпер - ефрейтор Петухов!

Сквирский внимательно посмотрев на снайпера, взглянул на комдива [С.П. Перкова], а тот обжёг своим взглядом меня. Я готов был провалиться сквозь землю. Сквирский спросил Петухова:

- А сколько у вас на счету уничтоженных подлецов?

- Семьдесят шесть, товарищ командующий!

- А каким образом вы уничтожили двух подлецов сегодня?

- У меня есть две приманки для негодяев, - неопределённо ответил Петухов и с лукавинкой в глазах, посмотрел на командира.

- И что это за приманки?

- Слева от меня в трёх метрах на жердине пристроено чучело, а справа таким же способом - каска. Нажму левой ногой на конец жердины - приподнимается чучело, пожму правой на другую жердину - приподнимается каска. На зорьке две "щучки" клюнули и попали...

- А сам не попадал на приманки?

- Было дело: один раз пуля разбила приклад снайперки, и воткнулась мне в плечо, второй раз пуля шмыгнула по каске. - Петухов показал вмятину на каске от касательной пули.

- Товарищ Петухов, за самоотверженное уничтожение оккупантов и за сегодняшний ваш подарок Военному Совету армии от имени Верховного Совета СССР награждаю вас орденом Красной Звезды.

- Служу Советскому Союзу! - прогремел голос Петухова.

- Прошу и дальше выполнять свой священный долг перед Родиной, - Сквирский пожал руку снайперу.

- Спуску врагу не дадим! - ответил Петухов, развернулся и побежал в первую траншею.

Идя впереди начальства, я почувствовал, как пот побежал по позвоночнику. Разговор командарма с комдивом, как ни старался, расслышать не смог. Мы вышли на правый фланг 5-й роты, где он был завёрнут в тыл для создания огневого мешка на стыке с третьим батальоном. Там был добротный дзот, в котором стоял станковый пулемёт. Встретил нас командир 5-й роты капитан Клишин. Короткий, но обстоятельный его доклад о состоянии дел в роте Сквирскому понравился. Вошли в двухамбразурный дзот. Там бойко представился командир пулемётного расчёта. У пулемёта стоял один из номеров расчёта и вёл наблюдение через амбразуру.

- Что видите? - спросил Сквирский.

- Всё вижу, - ответил пулемётчик.

Сквирский наклонился и посмотрел в амбразуру:

- Обзор хороший, но я не всё вижу.

- Эту амбразуру делали для пулемета, - пояснил пулемётчик.

- Понял вас, - рассмеялся командарм.

От Сквирского тут же последовала вводная, требовавшая подъёма расчёта по тревоге. Сержант скомандовал: "Расчёт, к бою!". И тут же попросил командарма и комдива встать в сторону. К их изумлению в центре дзота в деревянном полу открылся люк, и из подземелья по лесенке выскочили два бойца и встали к пулемёту.

- А это что у вас за дыра? - спросил командарм.

- Там наша жилая землянка, - пояснил сержант. Вниз шёл лаз, оправленный срубом, какие обычно опускаются в колодцы. Командарм и комдив вслед за сержантом спустились по лесенке вниз. Там загорелась лучина и осветила подземелье: стены, потолок, пол из брёвен, на нарах на три-четыре человека - толстый слой лапника, в углу - печка, сложенная из камней и обмазанная глиной. Осмотрев землянку и поднимаясь по лесенке, командарм заметил:

- Подобного я ещё видел. Их тут не только ни один снаряд, но и не всякая бомба достанет.

- Сами за весну сделали, - смущённо, но не без гордости пояснил сержант и тут же, показывая рукой, добавил: - Вон тот пулемётчик предложил.

- А куда грунт выбрасывали?

- Ведром выносили в лощину по ночам...

Командарм вышел из дзота осмотрел местность и открытые площадки для пулемёта, предназначенные для ведения огня на случай прорыва противника через передний край обороны и выхода его в тыл пулемёту.

- Всё у вас сделано разумно, - произнёс Сквирский и, возвратившись в дзот, потребовал: - Расскажите, товарищ сержант, о своих бойцах.

Командир расчёта, подробно рассказал о ефрейторе (первом номере пулемёта).

- Давно на фронте, товарищ ефрейтор? - решил уточнить командарм.

- С первых дней войны.

- Ранение имеете?

- Так точно! Два.

- Сколько убил фашистов из пулемёта?

- Я поначалу был подносчиком патронов, потом вторым номером, под Кис-Кисом стал первым. Стреляли много, они падали, ну, а сколько убили... (ефрейтор пожал плечами) Не знаю, не считали, не до этого было...

Сержант рассказал о двух других бойцах. Они тоже были ранены в боях. Командарм задал несколько вопросов сержанту, выяснилось, что он тоже был дважды ранен, но наград, как и бойцы, не имел. Сквирский тут же наградил сержанта и ефрейтора орденами Красной Звезды, а бойцов - медалями.

Командарм, проходя по переднему краю обороны и беседуя с бойцами, наградил ещё несколько бойцов и сержантов, имевших ранения. Для нас это было неожиданностью. На НП командира роты двое из наблюдателей плохо знали сигналы управления, точнее они при виде большого начальства оба растерялись и не смогли толком доложить. Командарм остался недоволен и сделал упрёк командиру роты, а командир полка тут же наказал командира взвода связи батальона.

Возвращаясь с переднего края обороны в тыл при выходе из траншей, встретились бойцы, нёсшие обед.

- Как вас кормят? - спросил командарм.

- Хорошо, - хором ответили бойцы.

- Обед вкусный?

- Наш повар (один из бойцов назвал его по имени и отчеству), готовит еду всегда вкусно.

- Ну что же несите обед, приятного вам аппетита.

Командарм, повернувшись к комдиву, произнёс: "Когда бойцы повара зовут по имени и отчеству - значит повар толковый. Зайдём, посмотрим кухню". Я взглянул на командира полка. Он недовольно покрутил головой. И я, и он знали недостаток повара: при виде начальства тот страшно терялся, и не было случая, чтобы он членораздельно смог доложить хотя бы о том, что им приготовлено на обед. А как повар он действительно был толковый и трудолюбивый.

О подходе начальства к кухне бойцы, очевидно, сообщили повару. Он тревожно завертелся у котла, челюсти задрожали, а из гортани доносилась лишь одна буква: "а-а-а..."

- Спокойно, товарищ повар, - произнёс Сквирский, подавая ему руку.

Подошли к кухне. Командарм и здесь спросил бойцов:

- Как вас кормят?

- Хорошо, товарищ генерал.

- Товарищ повар, выдайте обед бойцам, - распорядился Сквирский и внимательно стал наблюдать за проворной профессиональной работой повара. Бойцы, получив обед, ушли. Сквирский, попробовав на вкус первое и второе блюда, отметил:

- Вкусно. Попробуй, Степан Павлович, - предложил он комдиву. Опробовав первое и второе, комдив подтвердил:

- Обед хороший.

- В суп и кашу добавляем ягоды, - пояснил успокоившийся повар.

- Какие ягоды? - спросил командарм.

- Клюкву, голубику, чернику, морошку. Собираю со своими помощниками...

- Разве они созрели?

- Нет ещё. Но они и зелёные придают вкус, а главное, в них есть витамины...

- Разумно поступаете. Награждаю вас медалью "За боевые заслуги", - объявил командарм.

Повар снова побледнел, открыл рот и опять также буква "а-а-а" застряла в горле.

Отойдя от кухни несколько шагов, командарм остановился и, обращаясь к командирам дивизии и полка, предложил:

- Надо выявить в подразделениях заслуженных и раненых бойцов и командиров и наградить их в соответствии с их заслугами. В сорок первом и сорок втором было не до этого, а оставлять и дальше так - будет несправедливо.

И командарм, безусловно, был прав. Он наградил в 5-й роте более десятка человек и сделал это "не в честь своего приезда", а за ратные дела, во имя справедливости.

Через два или три дня на командном пункте дивизии был проведён разбор итогов проверки частей дивизии. На разбор был привлечён командный состав до командиров батальонов и их заместителей по политической части включительно. С докладом выступил командарм. За столом сидели члены Военного Совета армии: член Военного Совета - начальник политотдела полковник Дружинин, заместитель командующего по тылу генерал-майор Панин (бывший командир нашей дивизии) и другие. На столь представительном собрании большинство из нас присутствовало впервые. Интерес и напряжение были огромные. Мы старались записать всё, что там говорилось. И я до сих пор помню очень многое из того разбора.

В начале своего выступления генерал Сквирский остановился на итогах зимне-весенней кампании на советско-германском фронте, уделив особое внимание разгрому фашистских войск в сражениях под Сталинградом, на Северном Кавказе и юго-западнее Воронежа. Наступил перелом в ходе войны. Инициатива перешла в руки наших войск. Но предстоит ещё длительная борьба...

Говоря о делах в нашей дивизии, он подчеркнул высокий боевой дух бойцов и командиров, их стремление беспощадно уничтожать врага, особенно отметил успехи наших снайперов, "...но они же и настораживают нас. Вы знаете, сколько ваши снайперы уничтожили солдат и офицеров противника? - спросил командующий и сделал паузу. - По вашим отчётам они уничтожили значительно больше солдат противника, чем их имеется по штату в боевых частях противостоящей вам дивизии. Позвольте спросить вас: почему вы сидите в обороне? Почему не идёте вперёд?"

В землянке наступила мёртвая неловкая тишина.

Передо мной встал образ снайпера Петухова, в ушах зазвучали его слова. Мне казалось, что все члены Военного Совета смотрят на меня и ждут, когда я встану. И я изготовился к этому, но в тот же миг командарм снова заговорил:

- Военный Совет не сомневается в том, что ваши снайперы уничтожают врага. Но мы не сомневаемся и в другом: они уничтожают его не в том количестве, в каком вы докладываете. У вас не организован эффективный контроль за "охотой" снайперов, а это мешает вам и учёт вести и правильно воспитывать снайперов.

В ходе разбора всплыли и другие казусы. В частности, Сквирский упрекнул нас за то, что некоторые командиры недостаточно глубоко знают систему обороны противника, а отдельные командиры не освоили даже свою оборону, блуждают в собственных траншеях. "Я не буду называть фамилию этого командира", - заявил командарм. Но в этот момент в землянке вскочил со своего места один из комбатов 81-го полка. Всем стал известен виновник. Сквирский улыбнулся, развёл руки и воскликнул:

- Ну вот, я хотел умолчать, а он сам выдал себя!

В землянке взорвался смех.

Но уж коль командарм не назвал фамилию того командира, я тоже умолчу. После разбора мы обступили своего товарища, и он поделился действительно имевшим место нелепым случаем. Батальон, которым он командовал, недавно занял оборону. А в том районе было "наплетено" столько траншей, что неудивительно и заблудиться в них. Так и случилось. Командир дивизии и командарм вынуждены были помогать комбату выбираться из этого лабиринта ходов сообщений.

Были отмечены и другие недостатки. Но разноса, чего ожидали некоторые командиры, не было. И мы в лице Военного Совета армии увидели коллектив опытных, вдумчивых и заботливых начальников, глубоко вникающих во все стороны боевой деятельности и жизни войск. Все мы ободрённые, с ещё большей энергией, продолжили выполнение своих задач.

Вскоре после тщательной подготовки бойцов и командиров к боевым действиям в разведке пошла заслуженная хвала взводу, которым командовал лейтенант Рябой.

Рассказывая о взводе лейтенанта Рябого, постараюсь раскрыть не столько те приёмы и способы действий, которые применялись тогда во взводе, а, главным образом, покажу без прикрас подход к делу, инициативу, творчество, трудолюбие этого командира и его бойцов. Полагаю, что эти вопросы актуальны и сегодня, кстати, не только в армии и не только на фронте...

Первый объект для ночного поиска был подобран в том месте, где нас с противником разделяла "нейтральная полоса" шириной 70-80 метров с протекавшей по ней глубокой рекой шириной 7-10 метров. В одном месте у крутого поворота реки первая траншея противника проходила на высоком её берегу в 4-5 метрах от крутого обрыва к реке. Здесь у противника стоял парный пост. Он и был намечен в качестве объекта поиска.

Наблюдением было установлено, что солдаты противника хорошо просматривают гладь воды и прилегающую к реке местность слева и справа от себя, а непосредственно перед собой у них большое "мёртвое" пространство. Это подтверждалось и тем, что солдаты ночью выказывали тревогу - периодически бросали гранаты перед собой, и они рвались в воде.

Было решено поиск провести без огневого налёта. Дело в том, что противник, зная цель действий наших разведывательных групп, с началом нашего очередного огневого налёта быстро покидал первую траншею и отходил по ходам сообщения во вторую, и наши разведчики, как правило, цели не достигали. В тех же случаях, когда наши разведчики пытались проникнуть в оборону противника "втихую", то при проделывании проходов в минных полях и проволочных заграждениях с различными звуковыми и световыми сигнальными средствами, как правило, группы обнаруживались очень бдительно нёсшими службу солдатами противника и тоже успеха не добивались.

Всё это нами было учтено. И мы решили отказаться от старых приёмов проделывания проходов в заграждениях вручную. Разведчики Рябого предложили идею - проход в рогатках и минном поле проделать одновременным взрывным способом с помощью удлинённого толового заряда. Весь замысел поиска, предложенный лейтенантом Рябым, сводился к следующему. Ночью подползти по овражку, заросшему высокой травой, к реке в створе с постом противника, расположенного на высоком берегу. Опуститься в воду и по ней, прикрываясь противоположным обрывистым берегом, проплыть мимо поста 25-30 метров и в стороне от него выдвинуть удлинённый толовый заряд под рогатку и на минное поле. Вслед за взрывом заряда стремительно ворваться в траншею и захватить или уничтожить солдат на посту (покинуть траншею они не успевали, так как группа отрезала им путь отхода в тыл).

План поиска был утверждён.

В нашем тылу мы подобрали тождественный участок местности с примерно такой же лощиной с овражком и рекой с обрывом. Оборудовали траншею, установили те же заграждения и огневые точки, что и у противника, произвели всё расчёты до метра, до секунды.

Поисковая группа была определена в составе 7 человек, с конкретными обязанностями для каждого бойца. Удлинённый пятиметровый заряд был смонтирован на двух тонких берёзовых жердинах, очищенных от коры, сучков и отшлифованных до блеска. Передние концы были распарены в кипятке и загнуты как передние концы лыж.

Перед проведением поиска во взводе было создано три группы по 7 человек. Практически это были сокращённые штатные отделения. Какая из групп пойдёт на выполнение боевой задачи не объявлялось. Началась упорная тренировка всех трёх групп. Поначалу на занятиях я вместе с разведчиками ползал и плавал, памятуя, что если сам не увидишь, не пощупаешь, не почувствуешь, то полезного совета не дашь. Верна поговорка: учи других - и сам поймёшь. Потом я обычно занимал место на "посту противника" и оттуда руководил тренировкой. Все действия отрабатывались днём и ночью. Малейшая неосторожность, малейший шорох и следовала команда: "Стой, назад, повторить!" А чтобы у бойцов не было и тени подозрения в том, что это муштровка, рядом со мной часто находился один из бойцов, отличившийся на занятии (это для него было своеобразное поощрение). При обнаружении недостатка в действующей группе я спрашивал его: "Что видишь, что слышишь?" Боец, обычно, видел и слышал то же, что и я. И тут же после доведения замечаний, следовала опять команда: "Повторить!".

Между группами возник здоровый дух состязательности, взаимной помощи и твёрдой справедливой взаимной требовательности. Трудились, как говорят, до седьмого пота.

Это свидетельствовало о том, что абсолютное большинство бойцов и командиров познало жестокие нравы войны. Нечего греха таить, в начале войны немало было таких бойцов, которые легко подставляли головы, только бы не сделать лишнего шага, не проползти лишнего метра, только бы не ковырнуть лишний раз лопатой. И эта болезнь унесла много жизней. Во взводе Рябого собрались люди, хорошо понявшие пагубность такой проклятой "болезни". Они мыслили и всё делали по принципу русской поговорки: будешь счастлив, паши не лениво!

Упорный труд привёл к тому, что бойцы действительно научились всё делать умело, быстро и бесшумно. Порой даже не верилось, что группа проползла мимо нас по реке, заложила удлиненный заряд, и бойцы, довольные собой, сидят под обрывом. После нескольких абсолютно незамеченных подходов разведгрупп к цели ни у кого не было ни на йоту сомнения в успехе поиска.

Одновременно с тренировками мы тщательно продумывали и готовили надёжное огневое обеспечение отхода группы после выполнения задачи или в случае обнаружения группы противником. По этому вопросу мы провели на учебном поле несколько тренировок с расчётами трёх противотанковых пушек и несколькими противотанковыми ружьями и пулемётами, выделявшимися для этой цели. Разведчики лично убедились, что их успешный отход гарантирован. А это очень важно для духовной уверенности в благополучном исходе поиска.

Всё было готово и доложено командиру полка.

- Не торопитесь с заверением о полной готовности? - спрашивал подполковник Окулич.

- Нет. Все разведчики уверены в успехе.

- Ну, если так, я приеду к вам.

Ночь выдалась отменная: непроглядная тьма, накрапывал дождик с ветерком. Всё было как во фронтовой поговорке: у разведчиков счастье - дождь да ненастье. Настроение у всех боевое. Лишь лейтенант Рябой испытывал неудобство: капли дождя, попадавшие на стёкла очков, снижали его и без того плохое зрение. Но и он всё-таки был доволен погодой. После беседы с командиром полка, а он умел зажечь людей, настроение и дух у разведчиков поднялись ещё выше, и они смело и решительно пошли вперёд.

Вряд ли есть необходимость подробно описывать ход событий. Думаю, что сказанное о ходе подготовки к поиску позволит легко представить и ход реальных действий. Они проходили точно по плану. Противник не подавал никаких признаков беспокойства. Он периодически освещал местность ракетами, как это делал всегда ночью для успокоения себя и устрашения нас, пускал вперёд короткие пулемётные и автоматные очереди. В один из пусков ракеты мы заметили своих разведчиков на противоположном берегу реки под обрывом. Наши чувства легко понять, хотя мы были уверены, что противник их не видит. Ракета погасла и в следующий миг мы увидели яркую вспышку над обрывом, а вслед прогремел взрыв, вздрогнула земля. Через несколько секунд донеслась глухая автоматная короткая очередь в траншее неприятеля.

- Наша автоматная очередь, - пояснил я командиру полка, стоявшему рядом в траншее на нашем переднем крае.

- Чувствую, - с тревогой в голосе ответил подполковник Окулич.

Затем наступила гнетущая тишина, позволявшая слышать удары собственных сердец. А там впереди всё шло по намеченному плану, но ни противник, ни мы не видели и точно не знали, что же там произошло и что делается сейчас. Мы лишь догадывались: наши скрытно отходят и вот-вот подадут сигнал вызова огня для прикрытия отхода группы. Наше предположение оправдалось: под обрывом замигал огонёк фонарика. Подавал его Рябой. В нашей траншее прозвучала приглушённым голосом короткая команда: "Огонь!".

Об исходе поиска расскажет документ:

"Группа разведчиков 4 с<трелковой> р<оты> - 7 человек без всякой огневой подготовки вырвалась за свою оборону. Разведчики действовали исключительно смело и умело. Командир полка на месте наградил всех разведчиков".

Пленный потом поведал: "Мы не поняли, что за взрыв произошёл справа от нас, полетела земля, мы залегли на дно окопа, не успели обменяться мнениями, как услышали бегущих по траншее, вскочили, а тут - очередь из автомата, я упал и сразу почувствовал как сильные руки схватили меня за шиворот...". Да, руки у Парфиновича действительно были сильные.

В заключение хочется сказать словами русской поговорки: труд всему голова!

На следующий день после поиска по рекомендации командира полка в наш батальон прибыли комбаты 1-го и 3-го батальонов капитаны Бондарь и Солодухо. Я подробно рассказал им о подготовке и проведении поиска, организовал встречу с разведчиками, которые охотно поделились своим опытом.

Через несколько дней в 1-м и 3-м батальонах были проведены поиски.

В 1-м батальоне "...группа 2 с<трелковой> р<оты> успешно ворвалась в оборону противника, убила солдата и, захватив документы и автомат, без потерь возвратилась в свою оборону". В 3-м батальоне группа была обнаружена противником и вынуждена была возвратиться.

Командование полка сделало вывод: "Успех во 2 и 1 с<трелковых> б<атальонах> был потому, что разведке предшествовала хорошая подготовка к боевым действиям. Подготовку во 2 с<трелковом> б<атальоне> проводил лично командир батальона майор Кирин, а в 1 с<трелковом> б<атальоне> - капитан Бондарь...".

Командира 3-го батальона упрекали за то, что он подготовку группы поручил начальнику штаба и там "не полностью взяли опыт группы Рябого". Но дело тут, конечно, не в том, кто проводил подготовку. Важно проводить её продуманно и тщательно. И уж совсем не обязательно полностью, слепо копировать чужой опыт. Его надо применять в каждом отдельном конкретном случае творчески. Шаблона ни в чём не должно быть. Один бой никогда не похож на другой. Слишком много бывает различных факторов, которые существенно влияют на его организацию, ход и исход.

Вскоре мы получили задачу от командира полка: "Разгромить противника в опорном пункте в излучине реки и подорвать его оборонительные сооружения. План боя представить на утверждение через 10 дней".

Мы точно знали, что в опорном пункте оборонялся пехотный взвод 6 пехотной роты 32 пехотного полка, усиленный двумя станковыми пулемётами. Хорошо были известны места пулемётов, секторы обстрела и заграждения. Знали мы и то, что живая сила противника при нашем огневом налёте, как правило, покидала первую траншею и по ходу сообщения укрывалась во второй траншее, а его миномёты и артиллерия через 3-5 минут открывали огонь по "нейтральной полосе". При этом нам были точно известны пристрелянные артиллерией и миномётами противника участки местности. Этих данных было достаточно для творческого размышления по разработке плана боя и конкретной подготовки к нему двух взводов: одного под командой лейтенанта Рябого, другого - под командой лейтенанта Мухомедзянова. Тем не менее, мы организовали дополнительную разведку наблюдением и вели её с нескольких наблюдательных пунктов круглосуточно.

В основы замысла боя мы предусматривали положить внезапность и стремительность боевых действий, которые не позволили бы противнику покинуть опорный пункт. Но как осуществить эту непростую идею в тех условиях? Ведь на пути обоих взводов - река, проволочные и минные заграждения.

Взводам была доведена боевая задача и предложено подумать над тем, как лучше выполнить её. Сам я съездил к командирам батальонов 81-го полка капитанам Полохову и Носенко, которые провели успешный бой по разгрому противника в опорном пункте севернее озера Большое Кис-Кис. Они охотно поделились своим опытом организации и проведения боя. Там же я побеседовал с командирами рот, взводов и бойцами, участвовавшими в бою. Всё положительное мы взяли из их опыта, но многое предложили разведчики и лейтенанты Рябой и Мухомедзянов.

Тяжело, нет слов передать, как иногда мучительно рождаются планы боя.

В этой связи хочу подчеркнуть, что в ходе выработки решения на бой командир, если у него есть время, не должен стесняться предложений и советов подчинённых. Надо брать от них всё полезное и вкладывать в замысел боя, вносить в него поправки. Авторитет командира от этого не упадёт. Из собственного опыта скажу: много, очень много полезного я почерпнул не только от командиров, но и от бойцов, и не раз изумлялся их боевой смекалкой, оригинальностью предложений, творческим даром. Иногда, на мой взгляд, вносились и нецелесообразные предложения, но я никогда не показывал и тени недовольства, дабы не сковать творческий дух и инициативу подчинённых.

Так было и перед тем боем. Хорошо помню: сержант Сорочинский внёс предложение не делать проходы в рогатках, а вместо этого подставить под них специальное им же предложенное приспособление, приподнять рогатку и проползти под ней. Сержант Парфинович предложил взять с собой термитные шашки и привлечь ампуломёты для ослепления противника в соседних опорных пунктах. Кто-то предложил использовать маленький ручеёк, впадавший в реку, для скрытого выхода взвода к основанию опорного пункта противника. Были и другие весьма полезные советы, которые помогли успешно провести бой.

В процессе выработки решения у командира, как у художника, часто бывает, что находится новый тон какой-либо краски и это делает другим колорит картины, так и предложенные подчинёнными отдельные мысли, а иногда только их оттенки, порождают новые идеи, приёмы и способы действий. Бой складывается из многих мелочей и ни одна из них не бывает несущественной.

План разгрома противника в опорном пункте был разработан и утверждён. Я не буду задерживать ваше внимание на замысле боя. Вы его поймёте из описания хода боевых действий. Подчеркну, что и на этот раз в соответствии с планом боя была проведена тщательная подготовка обоих взводов и боевых средств, привлекавшихся к обеспечению боя.

В канун проведения операции, во второй половине дня, в батальон прибыл знакомый мне старшина одного из отделов управления дивизии по фамилии Михайлиев. Точно сейчас не помню, какой он национальности, но одной из населяющих Дагестан. Меня удивил его внешний вид: на голове кавказская каракулевая шапка, гимнастерка без погон, вместо красноармейского ремня его высокую крепкую фигуру перехватывал узкий кавказский ремешок со многими украшениями. Справа на ремешке висел пистолет "ТТ", слева спереди - кинжал. Но ещё более был неожиданным его доклад о том, что он прибыл из отделения дивизии для участия в бою в составе взвода лейтенанта Рябого.

- Вы, товарищ старшина, к бою не готовы, - заявил я.

- Товарищ майор, я всэгда готов к бою, - ответил Михайлиев и, быстро достав пистолет, перенес его в левую руку, а правой - выхватил кинжал, громко и возбуждённо добавил: - С левой стреляю бэз промаха, кинжалом колю бэз страха в грудь. Прошу вас позвонить командиру полка. Он всё вам скажет.

Подполковник Окулич, выслушав мой доклад и соображения, просто ответил: "Ничем помочь не могу. Приказали сверху. Включай его во взвод".

Пригласив Рябого, я дал ему указание включить Михайлиева в третье отделение.

- Нет, включите меня в первое отделение, я пойду впэрэди.

- Пойдёте там, где прикажем, - решительно ответил я.

- Обижаете мэнэ!

- И не обижаем, и доверяем серьёзное дело. Задачу вам поставит лейтенант Рябой. А сейчас до вечера тренируйтесь способом переползания на местности.

Рябой и Михайлиев вышли из землянки, но вскоре возвратились с сияющими лицами и Рябой доложил:

- Он ползает, как уж, тренировка не нужна. Прошу: пусть он пойдёт в бой рядом со мной.

- Не возражаю, но вместо шапки надеть каску.

- Если вам нэ нравится моя шляпка, то я пойду бэз него.

- Не лезгинку идёте танцевать. Надеть каску, - твёрдо потребовал я.

- Есть, - Михайлиев приложил руку к своему головному убору.

...Взводы под покровом темноты предельно осторожно и скрытно преодолели реку, подползли к заграждениям противника и изготовились к прыжку. Об их готовности мы получили сигналы от командиров взводов. По командам с КНП одновременно открыли огонь артиллерия, миномёты, противотанковые пушки, ампуломёты и пулемёты. В этот же момент были подорваны удлинённые толовые заряды, подложенные под рогатки и выдвинутые на минное поле.

Артиллерия с закрытых огневых позиций вела огонь по соседним опорным пунктам и наблюдательным пунктам противника. Девять ампуломётов дали два залпа по неатакуемым участкам первой траншеи опорного пункта, чтобы ослепить врага и там. Миномёты вели огонь по второй траншее, по участку, куда подходил ход сообщения из первой траншеи атакуемого опорного пункта с целью отсечь путь отхода гарнизона и подход к нему резервов. Противотанковые пушки и пулемёты с нашего переднего края вели огонь справа и слева от взводов по огневым точкам на переднем крае опорного пункта до получения сигнала от взводов на прекращение огня.

С первыми выстрелами орудий взводы, не теряя ни одной секунды, устремились по проходам в заграждениях, а затем к траншеям противника.

Наши кропотливые расчёты полностью оправдались. Ни один пулемёт врага в опорном пункте не смог открыть огня. Они были или уничтожены, или подавлены огнём противотанковых пушек и наших пулемётов. Разорвавшиеся ампулы с горючей смесью на переднем крае противника ярким светом ослепили противника и вызвали панику в гарнизоне. Солдаты врага, бросая оружие, выскакивали из окопов и их силуэты на фоне горящей жидкости заметались меж редкими стволами и пнями давно побитых деревьев. Увидели мы силуэты и наших бойцов: часть их устремилась к ходу сообщения, чтобы отрезать путь отхода врагу, часть - к землянке с той же целью и задачей подрыва её. Бóльшая же часть наших бойцов, ворвавшись в первую траншею, продвигалась по ней навстречу друг другу до строго установленного места. Мы этих бойцов со своего КНП не видели, но по звукам стрельбы автоматов в траншеях и по взрывам ручных гранат безошибочно определяли их местоположение и понимали: план боя выполняется стремительно и точно. Донеслась стрельба из района жилой землянки, а вскоре там прогремел глухой взрыв. На фоне ярко горевшей жидкости ампул уже в районе второй траншеи, куда перенесли огонь ампуломёты, замелькали силуэты наших бойцов, возвращавшихся от землянки к проходам в заграждениях. Было ясно: они выполнили свою задачу. Но вот умолкли автоматы, прекратились взрывы гранат и толовых зарядов по подрыву оборонительных сооружений в первой траншее. А вскоре мы увидели силуэты бойцов, выскакивавших из первой траншеи врага и стремительно направлявшихся к своим проходам в заграждениях. Тоже было ясно: взводы, выполнив задачу, отходили.

Сколько прошло времени от первых выстрелов и броска наших бойцов на врага до того момента, когда мы увидели силуэты бойцов, направлявшихся к проходам в заграждениях противника, точно не знаю. Вряд ли тогда кто-либо из нас смотрел на часы. Но судя по тому, что артиллерия и миномёты врага молчали, прошло, видимо, не более 5-7 минут. Это его молчание не могло нас не радовать. Люди воевавшие знают, что нередко успешный бой омрачался потерями при отходе.

О результатах боя пусть лучше расскажет документ. Вот что тогда было написано в донесении заместителя командира полка по политической части в политотдел дивизии:

"В ночь с 7 на 8.9.43 г. действовали группы: одна под командованием лейтенанта Рябого, члена ВКП(б), вторая под командованием лейтенанта Мухомедзянова, кандидата в члены ВКП(б), с задачей - разгромить противника в опорном пункте и разрушить его оборонительные сооружения. Группа действовала умело и решительно. Но особенно смело и исключительно стремительно действовала группа под руководством лейтенанта Рябого. Храбро действовали его сержанты и бойцы. Пример храбрости показали коммунисты: красноармеец Слободчиков первый ворвался в траншею врага, вслед за ним ворвался туда сержант Сенин, в упор расстрелял пулемётчиков врага и захватил пулёмет. Отважно действовал беспартийный сержант Сорочинский. Несмотря на полученное ранение, он вёл бой до конца. Задача по разгрому опорного пункта выполнена. Оборонительные сооружения, в том числе жилая землянка, взорваны. Во взводе Рябого была показана высокая сплочённость, храбрость и чувствовалась хорошая взаимная выручка. Пример мужества показали все коммунисты взвода. Командир 2 с<трелкового> б<атальона> представил к награде 17 человек, из них 8 коммунистов и 1 комсомолец. Командир полка из числа представленных наградил 7 человек, остальные представлены для награждения командиром дивизии.

Отлично действовали расчёты противотанковых пушек сержантов Тарасова и Павлова, первыми выстрелами уничтожившие пулемёты врага.

Все бойцы группы проявили огромный патриотизм. Раненые не пожелали идти на полковой медицинский пункт. Командир 2 с<трелкового> б<атальона> отправил их сюда силой приказа. А тут пришлось вмешаться командиру полка и мне с тем, чтобы отправить т.т. Сорочинского и Парфиновича в медсанбат.

Успешному проведению боя способствовала хорошая предварительная практическая подготовка, а также беседы с коммунистами, комсомольцами и всем личным составом. Организуется изучение, распространение этого опыта".

После выхода взводов из боя первым ко мне прибежал кавказец Михайлиев и, потрясая пистолетом, показывая окровавленный кинжал, доложил:

- Одного пронизал пулей, другому воткнул кинжал в брюхо, видите - кровь... не вытирал, пусть высыхает. Спасибо за спасение моего коня. Вы помогли мнэ, а я - вам.

Я немало был удивлен этим поступком. Поясню: у Михайлиева заболел и выхудал верховой конь, и он с моего разрешения около месяца выхаживал коня в нашем взводе хозяйственного снабжения. И вот - его благодарность, в духе кавказского народа, на добро отвечать добром вплоть до самопожертвования.

Командир дивизии по нашему представлению вместе с нашими бойцами наградил и Михайлиева. Дальнейшую его службу не знаю.

Через несколько дней после описанного боя лейтенант Рябой и его подчинённые устремились на передний край обороны с целью поиска новых путей для уничтожения противника. Большую услугу разведчикам оказывали и снайперы, хорошо знавшие месторасположения постов противника, их состав, время смены и приёма пищи, пути движения к постам и режим несения службы.

В одном месте траншея противника была удалена от нашего переднего края на 60-70 метров. "Нейтральная полоса" была усеяна побитыми и обгоревшими стволами деревьев. В этом месте непрерывное и эффективное воздействие наших снайперов принудило противника вести наблюдение за нашей обороной в дневное время с помощью коробчатых деревянных перископов. В первую половину дня, когда лучи солнца падали на оборону противника, от зеркальных стёкол шло отражение лучей и перископы легко обнаруживались и поражались огнём наших снайперов. Этим обстоятельством разведчики и решили воспользоваться.

Лейтенант Рябой и сержант Вакуленко предложили дерзкий план поиска: под прикрытием огня снайперов подползти к траншее противника между его постами, опуститься в неё и, выйдя к одному из постов, захватить пленного.

В группу сержанта Вакуленко было выделено 6 человек. Двигаться впереди группы вызвался сам Вакуленко, отлично владевший навыками разминирования и проделывания проходов в проволочных заграждениях.

Несмотря на отличную выучку разведчиков, мы провели ряд тренировочных занятий, и они помогли нам внести некоторые коррективы в намеченный план проведения поиска, который был отправлен в штаб полка на утверждение.

План поиска вызвал сомнение у начальника штаба полка майора А. Семёнова.

- Не все группы могут успешно подползти к обороне противника ночью, а вы хотите сделать это днём, - упрекнул Семёнов.

- Мы уверены в успехе, - ответил я.

- Чувство уверенности - дело субъективное. Мне же для доклада "хозяину" (командиру полка) необходимы аргументы, гарантирующие успех.

- Аргументы изложены в тексте плана.

- Ваши аргументы неубедительны.

- Я прошу доложить "хозяину" наш план и нашу уверенность.

- Я доложу ваш план и свои соображения.

Зная черты характера Семёнова, я упорствовать не стал, да и наши доводы на бумаге действительно могли показаться неубедительными как для Семёнова, так и для любого другого командира, не изучившего весь вопрос на месте. Решил переговорить лично с командиром полка.

Позвонить командиру я не успел: он сам вызвал к телефону и спросил:

- Когда намечаете провести "танец" (поиск)?

- Как только будет солнечный день, соответствующий плану.

- Хорошо. Перед "танцем" доложите. План я утвердил.

Установилась прекрасная погода. На небе - ни одного облачка.

Вечером на КНП прибежали лейтенант Рябой и сержант Вакуленко. Первый, потирая ладони, заявил:

- Завтра день будэ гарный...

В течение ночи мы очень осторожно проделали проходы в наших заграждениях, установили две противотанковые пушки для ведения огня прямой наводкой, расставили противотанковые ружья и пулемёты на необходимые места для обеспечения огнём отхода группы. Снайперы затемно заняли свои места и тщательно замаскировались. Всё было готово для проведения дневного поиска.

Солнце поднялось над лесом и стало бросать свои яркие лучи в глаза противнику. В нашей первой траншее то тут, то там раздавались одиночные выстрелы наших снайперов. На переднем крае был обычный будничный режим. Ничего нового не наблюдалось и в обороне противника. Разведчики и я с ними находились в одном из дзотов в первой траншее. Под одной из боковых стен дзота был сделан подкоп для скрытого выползания разведчиков на "нейтральную полосу". Командир полка прибыл точно в обещанное время. Справившись о настроении бойцов, И. Окулич припал к окулярам бинокля и внимательно осмотрел намеченный маршрут, по которому разведчики должны были ползти к траншее врага.

- Когда думаете выпускать группу? - спросил Окулич.

- Сейчас у противника должна пройти смена на постах. Через 15-20 минут, когда часовые убедятся, что им ничто не угрожает, ребята поползут, - ответил я.

- Ну что ж, делайте всё по своему плану, считайте, что меня здесь нет, - улыбаясь заявил Окулич, как это обычно делают начальники, когда сами хотят что-либо посмотреть, но и не желают сковывать действия подчинённых.

Разведчики по порядку номеров боевого расчёта для поиска поползли через подкоп под дзотом на "нейтральную полосу". Впереди пополз Вакуленко. Вслед за ним - ефрейтор Дивесилов. Но прежде чем опуститься в лаз, он перекрестился по христианскому обычаю перед важным делом.

- О, Дивесилов не забыл перекреститься, - значит, всё будэ упорядки, - тихо произнёс Рябой.

разведчики к противнику, тем последнему сложнее становилось обнаружить их с помощью перископа: его надо было поднимать значительно выше из траншеи, наклонять вперёд к земле и в обе стороны. Но нервы есть нервы, и они накалялись до такой степени, что, казалось, скоро кровь закипит.

Говорят, мужество обретается в терпении. Может быть, это и так. А вот где и как обретается спокойствие духа в подобных случаях? И нужен ли командиру такой дух, когда подчинённые в опасности?..

Сержант Вакуленко подполз к рогаткам противника. Но ни головы, ни тела его не было видно. Наблюдались лишь его руки, медленно и осторожно резавшие ножницами колючую проволоку. По положению рук можно было догадаться, что сам он лежит в ровике на спине. Недвижимо ждали остальные разведчики. Затаили дыхание и мы.

Но вот за рогаткой появился Вакуленко. Он жался как можно плотнее к земле, продолжал тыкать ножом в землю, разгребал левой рукой её и откладывал в сторону извлечённые противопехотные мины. Остальные разведчики подползли к рогаткам и остановились в готовности при необходимости незамедлительно забросать гранатами противника в траншее. Секунды тянулись минутами, минуты - часами. Наконец Вакуленко приблизился к брустверу траншеи. Дивесилов и Шевченко подползли к нему, другие продвинулись на ту сторону рогаток. Вакуленко рукой сдвинул грунт на бруствере в сторону, подал корпус вперёд, повернул голову вправо, влево и "нырнул" в траншею противника. Вслед за ним, как это делали на тренировках, "нырнули" в траншею Дивесилов и Шевченко, а затем ещё два разведчика. Один боец с автоматом в руках остановился в образовавшемся ровике в бруствере и, поглядывая то вправо, то влево, оставался на месте в готовности оказать помощь товарищам.

- Зачем он шевелится? - не выдержал Окулич.

Я, держа телефонную трубку у уха, чтобы при необходимости немедленно подать команду на открытие огня, промолчал. Рябой что-то ответил командиру полка, но я не расслышал.

Прошло не более 2-3-х минут и рядом с бойцом, лежавшим у бруствера, стали подниматься из траншеи люди: первым был Вакуленко, а за ним - в тёмно-сером обмундировании "не наш"...

- Есть пленный! - вскрикнул Рябой.

- Пленный есть тогда, когда он находится у нас в безопасном месте, - с тревогой в голосе пояснил Окулич.

Разведчики и пленный солдат отползали к рогаткам. На бруствере продолжали лежать с автоматами в руках двое бойцов. Они начали отползать только тогда, когда основная группа была уже за рогатками, и противник в случае её обнаружения не смог бы поразить её гранатами из своей траншеи. А вести огонь ему не дали бы наши огневые средства, находившиеся в полной готовности к открытию стрельбы.

Молчаливое поведение наших снайперов и стрелков говорило о том, что поиск прошёл незамеченным со стороны противника, кроме, конечно, самого пленного. Не было смысла давать команду на открытие огня для обеспечения отхода разведчиков. Они проползли по лазу в нашей рогатке и приближались к подкопу под нашим дзотом. Лица их были покрыты потом, а у пленного оно было белее белого.

Первым в дзоте появился Вакуленко и коротко доложил:

- Задача выполнена!

Вакуленко тут же развернулся, схватил за руку пленного и помог ему встать на ноги.

Окулич пожал руку Вакуленко и спросил:

- Как вы его взяли?

- Он сидел на дне траншеи, ремонтировал перископ. Ну а мы подкрались к нему из-за поворота траншеи и... за шиворот. Пальцем показал ему молчать. Вакуленко, приложив палец к своим губам, добавил: - Солдат оказался дисциплинированным...

В дзоте появился Дивесилов и, потрясая винтовкой, показал в сторону пленного: "Винтовка его". Следующий разведчик показал перископ противника, пробитый в двух местах пулями. Вскоре в дзоте собрались все разведчики. Окулич тепло поблагодарил их и отдал распоряжение: пленного отправить в штаб, а разведчиков всех представить к награждению.

Пленный потом сообщил: "От ваших снайперов нет спасения. Нам не успевали готовить перископы. И мой разбили. Напарник пошёл в землянку за новым перископом, а я угодил в плен. Всё произошло как во сне".

Может быть, кому-то покажется, что в этом эпизоде действительно получилось всё просто и легко. Или всё это дело случая? И снайперы случайно поразили перископ. И противник случайно не заметил группу. И солдат случайно остался один на посту и не поднял шума... К этому эпизоду можно подобрать много и других "случайностей". Конечно, на войне действительно бывает много случайностей. Но если говорить серьёзно, то поиск прошёл далеко непросто и нелегко. Риск, конечно, был большой, но обоснованный. А исполнители показали всестороннюю доблесть.

Пусть ни у кого не сложится мнение, что я был влюблен в лейтенанта Рябого и его подчинённых, а потому и пишу сейчас в основном об их боевых делах. Моя совесть чиста: этот взвод был самым активным и самым удачливым в боевых делах на Ухтинском направлении, да и по три-пять орденов, сверкающих на груди бойцов и командиров взвода Рябого, говорят лучше всяких слов.

Безусловно, действовали разведывательные группы и других батальонов и полков. Там тоже были успехи, и я не обхожу их. Кстати, опишу блестящий успех разведывательной группы 6-й роты 81-го полка. Об этом эпизоде мне рассказывал на фронте командир 2-го батальона 81-го полка капитан М. Полохов, готовивший вылазку своих разведчиков. Но чтобы не допускать никаких неточностей, я приведу описание этого эпизода из документа:

"...Недалеко от озера Среднее Куйтто группа под командой старшего лейтенанта Лосницкого в ночь с 5 на 6 сентября 1943 года, переправившись через реку Елданка, проделав проходы в заграждениях, вышла к землянке. Старший сержант Клименко и красноармеец Журавлёв открыли ставню и увидели за столом группу солдат, игравших в карты, а на нарах - отдыхали человек 13-15. Разведчики бросили в землянку три противотанковых гранаты, три Ф-1 и шесть РГД. Когда начали рваться гранаты, солдат, стоявший на посту в стороне от землянки, открыл огонь, но он тут же был убит. Разведывательная группа благополучно возвратилась в своё расположение".

О том эпизоде я рассказал бойцам и командирам взвода лейтенанта Рябого. Через некоторое время лейтенант Рябой и сержант Сорочинский предложили план уничтожения противника в одной из землянок перед фронтом обороны нашего батальона. Землянка противника находилась за первой траншеей у небольшого ручья, впадавшего в реку, которая протекала по "нейтральной полосе".

- А как вы намерены подобраться к землянке? - спросил я.

- Очень просто, - пояснил Сорочинский. - По лощинке доберусь с двумя бойцами до реки, дальше - один переплываю реку. На том берегу закрепляю веревку, а сам по ручью подплываю к землянке, бросаю в неё гранаты и... домой. У реки хватаюсь за веревку, ребята мигом перетаскивают меня на наш берег.

- Вода-то ледяная. На улице начинают летать белые мухи, - заметил я.

- Вот так и противник думает. За это мы его и накажем, - громко захохотал Сорочинский.

Осмотрев местность, я согласился с дерзким планом сержанта.

В одну из тёмных ночей три разведчика выступили на выполнение задачи. Огневые средства были в готовности к прикрытию действий группы. Дул холодный порывистый ветер, в лицо хлестал мелкий дождик со снегом. Прошло несколько минут, и мы из своей первой траншеи увидели густой сноп искр, похожий на фейерверк в районе землянки противника. Тут же оттуда до нас донеслись глухие взрывы...

- Это гранаты Сорочинского рвутся, - торжествующе произнёс лейтенант Рябой.

Потом Сорочинский рассказал: "Из ручья ужом подполз к землянке. Из трубы вылетали искры. В трубу опустил одну за другой три гранаты Ф-1. От взрывов открылась дверь, и я пустил через неё в землянку противотанковую гранату. Там стон стоном стоял, а я быстренько улизнул..."

Вскоре в приказе командующего 26 армией от 23.09.43 г. № 0331 прозвучали слова: "...за образцовое выполнение боевых заданий Командования на фронте борьбы с немецкими⁵ захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество НАГРАЖДАЮ: орденом Отечественной войны второй степени сержанта Сорочинского Михаила Сергеевича, командира отделения взвода автоматчиков 4 стрелковой роты 118 стрелкового полка, 54 стрелковой дивизии..."

В конце февраля 1944 года от разведчиков и снайперов стали поступать доклады о частом появлении на переднем крае обороны противника людей с биноклями, увеличилось хождение по первой траншее. На отдельных участках изменился режим огня. Это свидетельствовало об изменениях в стане противника.

В эти же дни на должность заместителя командира 2 стрелкового батальона по политической части прибыл капитан Ф. Мазуров. Тот самый Мазуров, который в первые месяцы войны был замполитруком роты, с которым я был в большой дружбе. Наша встреча была поистине братской. Знакомя Мазурова с положением дел в батальоне, я подчеркнул о подозрительных новшествах в обороне противника. Мы тут же решили незамедлительно доложить выше: я - командиру полка, он - заместителю командира полка по политической части.

В тот же день в наш батальон прибыли командиры дивизии и полка. После беседы со снайперами, разведчиками и командирами подразделений, генерал С.П. Перков поставил мне задачу: подготовить и провести разведку боем с целью захвата пленного.

- Сколько вам надо времени на организацию боя? - спросил комдив.

- Два дня, - ответил я.

- Я даю вам трое суток, но надо обязательно взять пленного...

Началась тщательная подготовка боя.

В день проведения разведки боем позвонил командир полка подполковник И. Окулич и спросил:

- Всё готово у тебя?

- Всё.

- Значит, можно доложить "дедушке" (комдиву)?

- Можно.

Через несколько минут Окулич сообщил:

- "Дедушка" выезжает к тебе. Смотри, чтобы всё было в ажуре, а главное - дело сделайте.

- А вы приедете?

- Нет. "Дедушка" не разрешил. Всё делай сам, а сейчас выходи к развилке дорог и встречай его.

Стояла тихая с небольшим морозцем погода. Дышалось легко. Не давали покоя две мысли: одна ласкала, радовала за оказанное доверие, другая - вызывала тревогу; всё ли будет "в ажуре"? По обе стороны узкой батальонной дороги, сзади нашей обороны, стоял лес, мало тронутый снарядами. Трудно представить себе что-нибудь более очаровательное, чем калевальский лес зимой в безветренную погоду, когда кроны елей и сосен покрыты белыми шалями, а серые и бронзовые их стволы стоят в толще снега и сказочно контрастируют с белизной снега и с посеребрёнными берёзами. Но эта красота природы не могла отвлечь меня от предстоящего события. Десятки комбинаций предполагаемого боя вертелись в моей голове, как пчёлы в растревоженном улье.

На дороге показались сани. По мере их приближения я всё чётче и чётче узнавал лицо "дедушки" с впалыми щеками и заостренным носом с горбинкой. Рядом со мной остановился разгорячённый, высокий, стройный конь, выдохнул клубы пара и помахал головой, как делают люди при встрече знакомых.

Шагая по дороге к моему командно-наблюдательному пункту, Перков спросил:

- Как дела, какое настроение у людей?

- Всё готово к бою, настроение у людей боевое.

- Где будет твой НП?

- В первой траншее, там, где большой серый валун.

- Помню. Где советуешь находиться мне? - улыбнулся Перков.

- На моем КНП. Там хорошие амбразуры. Всё видно.

- Связь с тобой будет?

- По телефону.

- Согласен. Действуйте по своему плану.

Далее обо всём расскажут выписки из документов.

"Два взвода каждый по 20 человек, левый под командой лейтенанта Терехова, правый под командой лейтенанта Рябого,  оба  под  командой  лейтенанта  Суслова   и   под  общим  руководством  майора  Кирина,  при  поддержке  трёх

немедленно дал сигнал для обоих взводов на отход. Левый взвод отошёл, отошли два отделения взвода Рябого, привели пленного и эвакуировали трёх раненых в дзот, где находился фельдшер Пакишин. А Рябого с одним отделением всё нет и нет... Доносилась небольшая перестрелка из обороны противника. И вдруг там грянула песня, наша боевая. Наши уши слышали, а вот разум не верил... Меня охватил целый букет разных чувств. Вторично дал сигнал на отход. Пора бы доложить комдиву и командиру полка, ведь они там, как на иголках, хотя оба проявляли спартанскую выдержку. Но пока все не возвратились, я докладывать не решался. Наконец мы увидели отходящих последних бойцов и сзади них Рябого и Новопрудского. Они выходили, когда между деревьями начали кутаться быстрые зимние сумерки. Вскоре умолкла наша артиллерия и миномёты. Противник тоже молчал, не успев опомниться и разобраться в обстановке.

Заслушав доклады командиров, я доложил по телефону генералу Перкову. В ответ услышал: "Ещё раз уточните наличие людей. Пленного направьте ко мне, а сами нацельте командиров на бдительность и возвращайтесь сюда". В ходе проверки выявились ещё четыре человека легкораненых, в том числе Рябой, который, смеясь, заявил: "Опять царапнул, гад...". Отдав необходимые распоряжения, я отправился на КНП.

В землянке застал комдива и пленного за чаем. Справившись о самочувствии раненых, Перков пояснил:

- Пленный сильно волнуется. Решили сначала вместо допроса чайку попить. Попей с нами и ты.

Пленный тревожно поглядывал то на генерала, то на переводчика и торопливо пил чай, словно боялся, что пьёт его в последний раз. Комдив не торопился с чаем, я знал, что он большой любитель этого напитка и пил его маленькими глотками, почти без сахара. Как ни странно, но первым заговорил пленный. После последнего глотка чая он, поставив кружку на столик, вытянул руки по швам, неестественно задрал голову и скороговоркой что-то произнёс, не спуская глаз с генерала.

Переводчик перевёл:

- Я русских не убивал. Не расстреливайте меня...

Генерал знаком руки показал пленному присесть, но он, продолжая стоять, снова заявил, что "...русских не убивал...". Переводчик перевёл предложение генерала пленному сесть на табуретку. Солдат присел и положил дрожащие руки на колени. Генерал потребовал перевести:

- Русские испокон веков доброжелательно относятся к пленным. Мы считаем дикарями тех, кто расстреливает пленных.

Переводчик перевёл. Солдат одобрительно кивнул головой.

Перков продолжил:

- Мы многое знаем, что делается в бывшей вашей 3-ей пехотной дивизии, ваши ответы на наши вопросы должны быть правдивыми...

После перевода пленный вскочил, перекрестился и заявил:

- Я буду говорить правду, как на исповеди, только не расстреливайте...

Пленный оказался грамотным и весьма осведомлённым солдатом. Он хорошо читал карту и на ней показал расположение подразделений, частей, командных пунктов и огневых позиций артиллерии и миномётов. Все эти данные соответствовали нашим данным и его показания не вызывали сомнения. Но самое главное в его сообщении было то, что на наше Ухтинское направление прибыла горно-егерская дивизия немцев и приступила к смене финских частей. Он даже назвал номера некоторых частей 7-й горно-егерской дивизии. На вопрос: "Куда уходит 3 пехотная дивизия?" пленный ответил неопредёленно: "Уходит в тыл. Дальше не знаю".

Комдив, внимательно посмотрев на пленного, заметил:

- Солдаты, да и командиры подразделений этого могут не знать. Оденьте пленного в полушубок и отправьте его в штаб дивизии, - распорядился комдив.

Пленного увели. Перков, посмотрев на меня, заговорил:

- Вот теперь многое ясно, но не всё. Будем выяснять...

Генерал прошёлся по землянке, рассуждая вслух:

- Теперь уже нужен немец... Надо готовить поиск. Где лучше его провести? Способы и приемы захвата пленных должны быть разные, подход - творческий...

Открылась дверь в землянку. Пакишин, заглянув внутрь, тут же торопливо закрыл её.

- Кто заглядывал? - спросил Перков.

- Фельдшер батальона.

- Позовите его сюда.

Пакишин доложил о состоянии раненых, заключив: "Все вернутся в строй, но двое, видимо, не скоро".

- А как Рябой?

- Через 6-7 дней будет на месте.

- Спасибо. Ну что ж, комбат. Передайте от меня всем участникам боя большое спасибо, отличившихся представить к награждению. Это какой по счёту орден будет получать Рябой?

- Четвёртый, - ответил я.

- Ну что ж, очень хорошо. Заслуженно...

Проводив командира дивизии, я тут же позвонил командиру полка и услышал его радостный голос:

- Я всё знаю, молодцы ребята: пообещали - сделали... Что сообщил пленный?

Выслушав меня, Окулич, как и Перков, заявил:

- Всё понятно. Вот, оказывается, в чём причина всей возни у них. Наши радисты докладывают, что там появились незнакомые радиостанции с новым почерком работы радистов. Поручи своим радистам: пусть пошарят в атмосфере... Надо готовить новый "танец" (поиск)...

В заключение сообщу, что через несколько дней пришла к нам дивизионная газета "На боевом посту" от 10.03.1944 г. № 36. Бойцы любовно называли её "дивизионка". Газета начиналась словами: "На этой странице рассказывается о славных разведчиках кавалерах ордена Славы - героях недавнего боя на переднем крае обороны противника. В результате этого боя захвачен "язык" и доставлены ценные сведения нашему командованию... Многие участники боя награждены орденами и медалями Союза ССР.

Боец, учись у доблестных кавалеров ордена Славы, как надо выполнять боевой приказ! Честь и слава отважным героям - верным патриотам Родины!"

Далее в газете шли подробные рассказы о бое. Я назову лишь некоторые их заголовки. Они, на мой взгляд, весьма удачно были подобраны для отражения духа того боя: "Быстрота и натиск", "Взаимная выручка", "Спас жизнь командира", "Бесстрашный командир", "Храбрецы", "Пулей и песней".

Я уже говорил, что мы слышали, как наши бойцы пели песню в окопах врага. Но я не рассказал о причине некоторой задержки Рябого с одним отделением и о том, что побудило их петь песню. Думаю, что узнать об этом небезынтересно, и статья "Пулей и песней" разъяснит. Вот её текст с некоторым сокращением:

"Захватив «языка» и отправив его на командно-наблюдательный пункт, наши разведчики во главе с офицером Рябым заняли в траншее врага оборону для обеспечения отхода.

До полувзвода фашистов пытались скрытно подобраться к траншее. Бойцы своим огнём отбросили врага. Но он снова начал подползать. Красноармеец Новопрудский дал несколько коротких очередей. Три вражеских солдата были убиты. Для устрашения врага Рябой и Новопрудский затянули песню: «В бой за Родину, в бой за Сталина!..». Её подхватили товарищи, и песня зазвучала победно, грозно, вдохновляя бойцов на отпор фашистам.

...Враг, видимо, подумал, что наших бойцов в траншее много, остановился. В это время поступил новый сигнал на отход, и наши смельчаки покинули вражескую оборону...".

В том же бою отличился старший сержант Гавриил Масорин. В газете о нём сообщалось: "...Командир Масорин был бесстрашен. В глубине обороны он, заметив врагов, первым решительно бросился вперёд, расстреливая их в упор из автомата, воодушевляя бойцов на подвиг. Боевая задача была выполнена отлично. Отважный сын карельского народа Масорин удостоен высокой награды - ордена Славы".

В том бою мне очень понравились действия командира 4-й роты лейтенанта Суслова. Он на глазах набирал командирскую силу. В бою действовал смело, решительно, показал высокую оперативность, деловитость и заслуженно был награждён орденом Красной Звезды. Не могу не отметить доблесть артиллеристов, миномётчиков, сапёров, связистов, особенно артиллерийские расчёты орудий, привлекавшихся для стрельбы прямой наводкой. Они сделали всё, что нужно для обеспечения успеха в этом бою.

Итак, перед нами появился новый противник - немецкая 7-я горно-егерская дивизия. Через несколько дней до командиров всех степеней была доведена справка о её организационной структуре и историческом боевом пути. Дивизия входила в состав 20-й горной армии ("Норвегия"). Армия состояла из специально подготовленных для ведения войны в горно-пустынных северных условиях дивизий и полков, возглавляемых опытными офицерами. Здесь находились горные егеря, бравшие греческий остров Крит, гренадёры-эсэсовцы и тирольские стрелки, участвовавшие в кампании по захвату Норвегии.

Эта армия во Второй мировой войне до советско-германского фронта не знала поражений. Армией командовал генерал-полковник Фалькенхорст - любимец Гитлера. Поддерживал эту армию 5-й воздушный флот. Его командующий генерал Штумпф носил имя "огненный". Оба генерала слыли непобедимыми в фашистском генералитете. Но так было только на Западе, а в советском Заполярье гитлеровцы с первых же дней войны встретили ожесточённое сопротивление наших войск и все их попытки захватить Кольский полуостров с портом Мурманск с треском провалились.

Как видим, соединения противника и их командиры были с грозными титулами и большим боевым опытом. Но, несмотря на всё это, наши бойцы и командиры на первых порах почувствовали ряд отличительных черт в боевой деятельности и поведении солдат на переднем крае обороны в сравнении с действиями солдат-финнов 3-й пехотной дивизии. У наших снайперов стал расти боевой счёт уничтоженных оккупантов, и бойцы откровенно заявляли: "Нам "охотиться" стало легче. Немецкие солдаты тупее финских и менее поворотливые".

Я и тогда и сейчас не могу полностью разделить эту точку зрения снайперов. Да, финские солдаты действительно были весьма бдительными, весьма расчётливыми и предусмотрительными. Тем более, они свыше двух с половиной лет оборонялись на одной и той же местности и досконально знали каждый окоп, каждую точку у себя и у нас, хорошо изучили все приёмы боевых действий наших снайперов и разведчиков. И совершенно естественно, что немецкие солдаты, встав в оборону на незнакомой местности, в первое время обнаружили свою неосведомлённость, допускали много ошибок, за что и расплачивались. Однако они быстро обнаружили и высокую способность усваивать промахи, столь же быстро приспособились к новой обстановке и стали показывать высокую организованность и бдительность. Тем не менее, не могу не подчеркнуть, что финские солдаты в сравнении с немецкими действительно проявляли бóльшую боевую осторожность, были менее опрометчивы, намного лучше ориентировались в лесу, хитрее, искуснее действовали в нём. И это тоже естественно: они люди леса.

Учитывая, что перед нами появился новый противник, мы ещё тщательнее готовились к проведению поисков. Но разговоры снайперов в какой-то мере отрицательно подействовали на некоторых разведчиков, породили у них лёгкий подход к делу, граничащий с пренебрежительным отношением к немцам. Появились разговоры: "Кто брал хоть одного финна, тот возьмет десять фрицев...". Командирам и политработникам пришлось немало поработать для того, чтобы добиться подлинного боевого духа и правильного настроя у разведчиков на боевые действия. Поиски в других полках и батальонах подтвердили это.

Наш батальон после мартовской разведки боем командование дивизии и полка по вопросу поисков несколько дней не беспокоило. Но вот как-то позвонил командир полка подполковник И. Окулич и потребовал:

- Сверху поступило приказание, требующее подготовить поиск и взять контрольного пленного или документы, подтверждающие уход 3 пехотной дивизии финнов и наличие перед нами 7 горно-егерской дивизии немцев, её состав. Рябой в медсанбате при получении ордена от "дедушки" обещал ему взять немца.

Такие данные о новом противнике действительно были необходимы командованию. И разведчики нашего батальона тоже начали подготовку к поиску. Было подобрано несколько объектов, предлагались разные способы проведения поиска, а один из них был довольно оригинальный. На нём мы и остановились. Суть его заключалась в следующем: проделать тоннель в снегу в "нейтральной полосе" (глубина снега была около метра, а в лощинах до полутора-двух метров, сверху снега имелась прочная корка), скрытно опуститься в первую траншею врага между постами и захватить пленного.

Кто предложил этот необычный способ скрытного сближения с противником, я сейчас не помню, но он очень понравился всем разведчикам и мне. Не понравился он лишь начальнику штаба полка. Он язвительно заявил: "Ты что, вспомнил действия Ивана Грозного под Казанью?.. Или хочешь резину потянуть?..". Не скрою, во второй фразе была доля правды. Я действительно не вызывался и никогда не торопился с проведением поисков. Что же касается первой фразы, то она уязвила моё самолюбие и вызвала ещё большее стремление доказать правоту наших разведчиков.

Начались эксперименты и тренировки в тылу. Они полностью подтвердили возможность этого способа внезапного появления наших разведчиков в траншее врага. Для ускорения прокладки тоннеля в снегу бойцы сделали специальное приспособление из заострённого и расколотого на две половины бревна. Половины с заострёнными концами были скреплены ремнём. С его помощью проделывалась брешь в снегу, осуществлялась утрамбовка снега в стороны до нужных размеров тоннеля (свободного проползания разведчиков). На занятиях особую сноровку по проделыванию тоннеля показывал ефрейтор Шевченко (Вася-баянист). От добровольцев в группу поиска не было отбоя. Она была создана в составе пяти человек. Возглавлял её помкомвзвода сержант Чаленко - кубанский казак, невысокого роста, кряжистый, сильный и вёрткий, как юла. Рвался в это дело и лейтенант Рябой, обещавший комдиву взять немца, но я не согласился. Не хотел подменять сержантов, да у Рябого продолжало побаливать плечо после ранения.

Для прокладки тоннеля в "нейтральной полосе" избрали место с лощиной, где первая траншея противника была на удалении 70-80 метров от нашего переднего края. Началась прокладка. Работы вначале вели днём, а по мере приближения к противнику - ночью. Для ориентирования трассы разведчики имели при себе перископ и периодически, пробивая дыру в верхней корке снега, осторожно высовывали перископ, обмотанный белым бинтом, и вели короткое наблюдение. В последующем разведчики брали с собой телефонный аппарат, тащили за собой кабель и мы, имея связь, знали обо всех деталях хода работ и ориентировались по проложенному кабелю - сколько метров осталось до траншеи противника. Трудностей было немало, особенно когда на пути в снегу встречался валежник и брёвна от побитого снарядами леса. На борьбу с валежником была пущена в ход ножовка, быстро сделанная из пилы, а брёвна обходились стороной. Обходились и воронки в снегу от снарядов и мин. Это удлиняло трассу тоннеля, делало её зигзагообразной. Случались обвалы "крыши" тоннеля, но они никого не смущали, на общем фоне снега с воронками от снарядов и мин отличить обвалы "крыши" было трудно. Точно не помню, сколько нам потребовалось времени на прокладку тоннеля, но не более четырёх суток.

Полагаю, что описание дальнейших деталей излишне. Разведчики незамечено проникли в первую траншею противника и направились к посту фашистов. В момент подхода один из солдат спросил: "Кто идёт?" Разведчикам ничего не оставалось, как только открыть огонь. Один солдат был убит, второй ранен и пленён. Наши ребята, забрав раненого, пулемёт, автомат, документы и погоны у убитого, быстро возвратились в свою траншею по тому же тоннелю, разрушая его вслед за собой.

Интересно отметить, что противник до утра непрерывно освещал местность и вёл интенсивный огонь перед передним краем. С наступлением светлого времени гитлеровцы, видимо, озадаченные способом и местом проникновения наших разведчиков в их траншею, метались по ней у места убитого своего солдата, пытались выглядывать из неё, но наши снайпера были начеку и по их докладам были убиты или ранены ещё несколько оккупантов.

У пленного и по документам убитого мы уточнили, какой полк 7 горно-егерской дивизии стоял перед нами. Разведчиками других полков нашей дивизии тоже были добыты документы у убитых солдат противника. Вскоре немцы взяли на вооружение тактику финнов: при наших огневых налётах и при приближении разведчиков к их переднему краю, солдаты врага быстро покидали первую траншею и по ходам сообщения уходили во вторую траншею и оттуда встречали огнём наши разведывательные группы. Ни снайперы, ни разведчики уже не называли немцев "вахлаками", как это они позволяли себе в первые дни после того, как финская дивизия ушла на другое направление, а перед нами встали немецкие горные егеря. Надо было искать другие пути захвата пленных, рассчитанные на внезапность и стремительность.

Решить эту проблему командование дивизия поставило нашему полку, а командование полка - вновь нашему батальону.

Снег растаял. Условия для стремительных действий разведчиков стали намного лучше. Командование батальона общими усилиями с разведчиками, как это было и до этого, по русской поговорке "ум хорошо, а два лучше", стало думать: как обмануть противника, как упредить его отход из первой траншеи и захватить "языка".

Коллективным умом был подобран объект - взводный опорный пункт противника и предложен план проведения разведки боем. В полку в него были внесены некоторые непринципиальные коррективы.

В ходе подготовки боя особое внимание обращалось на обеспечение внезапности и стремительности действий разведчиков. А для этого необходимо было, прежде всего, все подготовительные мероприятия провести скрытно и надёжно подавить огневые точки противника в первой траншее в первые же секунды боя. Основная надежда возлагалась на шесть орудий для ведения огня прямой наводкой. Они должны были одновременно решить две задачи: проделать два прохода в заграждениях противника и подавить огонь пулемётов в двух дзотах. С первым выстрелом орудий и других основных средств две группы разведчиков должны были ворваться в траншею противника и захватить пленного. Для движения разведчиков вперёд по "нейтральной полосе" оставлялись два узких "коридора", свободных от трасс снарядов и пуль.

Большую и кропотливую работу провели артиллерийские расчёты орудий, привлекавшиеся для ведения огня прямой наводкой. Местность и начертание переднего края нашей обороны были такими, что огневые позиции для орудий можно было выбрать только в нашей первой траншее. Сама же траншея на каменистой сопке была оборудована из деревянных срубов, внутри заполненных камнями и грунтом. Орудия выкатывались на позиции ночью, очень аккуратно, дабы не допустить демаскирующих стуков металлических ободов о камни.

Все подготовительные мероприятия были закончены. Я занял свой наблюдательный пункт в дзоте в первой траншее, откуда мог видеть и слышать бой, а, следовательно, при необходимости оперативно повлиять на ход событий. Стрелки часов подходили к установленному времени начала боя. И в этот момент неожиданно в дзот влетел с развернутым блокнотом литературный сотрудник дивизионной газеты старший лейтенант Губко.

- Товарищ майор, прошу маленькое интервью для газеты: сколько групп будет действовать, кто их командиры и коротко план.

- У меня сейчас нет времени.

- Мне коротко, коротко...

- Две группы. Одной командует лейтенант Рябой, другой - лейтенант Матвеев.

- По сколько человек в группах?

- В одной - 15, а в другой - 20.

- И ещё коротко план действий, - наседал Губко.

- Мне надо подавать команду, - ответил я и схватился за телефонные трубки.

- Одну минутку, ну одну же минуточку...

- Не могу! - выкрикнул я, а в телефонные трубки послал команду: "Внимание... Внимание... Огонь!!!"

Помнит ли это Губко? Думаю, да. В тот момент он с открытым ртом смотрел на меня недовольными глазами, рыжие усы его нервно подёргивались. В следующий миг рядом раздался грохот орудий, открывших огонь прямой наводкой, дзот задрожал, застрочили наши пулемёты и автоматы, донеслись залпы артиллерийских и миномётных батарей с закрытых огневых позиций. Я прильнул к амбразуре дзота, держа телефонные трубки у обоих ушей. На первой траншее противника и в глубине его обороны взвились султаны разрывов снарядов и мин. Из нашей траншеи стремительно ринулись вперёд разведчики. Обе группы бежали гуськом по "нейтральной полосе", по специально оставленным в ней "коридорам" между трассами снарядов орудий, стрелявших прямой наводкой, снайперов и пулемётов. По мере приближения разведчиков к траншее врага, орудия в целях безопасности отворачивали стволы вправо и влево, и соответственно удалялись и разрывы снарядов от приближающихся бойцов. Центральные два орудия, проделав проходы в рогатках противника, умолкли, а разведчики один за другим устремились в проходы.

- Ну, поясните же, что делается? - второй или третий раз прозвенел голос Губко у моей головы.

- Всё идет по плану, - прошипел я в ответ и тем самым отмахнулся от корреспондента, как от надоедливой пчелы.

Да простит мне Губко моё, мягко говоря, недостаточное внимание к его просьбам в ходе боя. Но, честно говоря, он для меня в тот момент, действительно был помехой, а срочность его вопросов непонятной. Позже я понял: перья корреспондентов во время войны стреляли не менее эффективно, чем пулемёты и пушки.

Разведчики обеих групп ворвались в первую траншею противника. Пулемёты и орудия, установленные для ведения огня прямой наводкой, прекратили огонь. Из траншеи врага доносились взрывы гранат, трескотня автоматов. Через некоторое время оттуда взвилась ракета зелёного цвета, сигнал "Пленный взят". Вслед за ней взлетели вверх и полетели в сторону от нас одна за другой звёздные ракеты красного цвета - немецкий сигнал вызова артиллерийского огня, но я знал, что это были выстрелы лейтенанта Рябого из трофейной ракетницы с тем, чтобы отвести огонь врага в сторону от себя. И эта хитрая уловка удалась. Батареи противника повели огонь по соседнему участку нашей обороны, где все были в надёжных укрытиях. Горячий бой в опорном пункте продолжался...

Как он проходил, чем закончился, полагаю, будет интереснее послушать корреспондента и самих участников боя, которые возвращаясь из опорного пункта противника, сразу же попадали в цепкие руки Губко. И он в газете "На боевом посту" от 20 мая 1944 года № 75 поместил репортаж. От себя я позволю вклинить лишь отдельные пояснения и связки.

В газете под крупным заголовком через всю первую полосу было напечатано: "Боевой приказ выполнен!". Далее Губко сообщал:

"Разведчики офицеров Рябого и Матвеева захватили пленного, трофеи и уничтожили 25 гитлеровцев. Учитесь у отважных воинов, как надо бить врага!"

Ниже шёл подзаголовок: "Разгром вражеского опорного пункта" с описанием его инженерных сооружений и заграждений, подчеркивалась "тщательная и продуманная до мелочей подготовка к боевым действиям и исключительная храбрость, мужество и отвага разведчиков в ходе боя". Затем следовали выступления разведчиков.

Первым рассказал о бое кавалер ордена Славы сержант П. Туманов:

"При захвате пленного особенно отличился бывалый воин младший сержант Семёнов, уничтоживший немецкого офицера. Вот как это произошло.

Смело продвигаясь вперёд, Семёнов увидел впереди себя сруб недостроенного дзота. Из-за сруба показался гитлеровский офицер и метнул гранату. Семёнов упал, и граната разорвалась впереди. Быстро вскочив на ноги, Семёнов в свою очередь, бросил гранату. Фашист убит.

Вместе с подоспевшим красноармейцем Шевчуком Семёнов забросал дзот и землянку гранатами, а затем поспешил на помощь своим товарищам. Своей беззаветной храбростью и отвагой в бою младший сержант Семёнов воодушевлял товарищей на отличное выполнение боевой задачи".

- Расскажите, как был взят "язык", - обратился Губко к кавалеру ордена Славы старшему сержанту А. Вакуленко (учителю по профессии). Последний глубоко вздохнул, смахнул пот с лица и заговорил:

"Перед боем у нас у всех было исключительно приподнятое настроение и знакомое каждому бойцу чувство азарта перед предстоящей схваткой с врагом. Каждый знал, что бой потребует полного напряжения сил и энергии, что придётся преодолевать величайшие трудности. Но все горели желанием выполнить боевой приказ.

...Гулко ударили орудия, заработали миномёты. Над обороной немцев поднялись столбы разрывов, полетели в разные стороны брёвна, доски и земля. Вслед за огнём артиллерии моя группа ринулась вперёд.

Мы шли во весь рост, подрывая гранатами проволочные препятствия (расчищали проделанные орудиями проходы - И.К.). Вот и траншея врага. Артиллеристы поработали славно: перед глазами - разорванные трупы фашистов, брошенное оружие, гранаты, патроны...

Вслед за мной в траншею ворвались младший сержант Яковлев, красноармейцы Левдик, Акметин, Новопрудский, Нарышев, младший сержант Дивесилов и другие. Они быстро распространялись по ходам сообщения. На пути продвижения встретился дзот. Его забросали гранатами. В это время из-за поворота траншеи показалась небольшая группа немцев, намереваясь атаковать наших разведчиков. Завязался гранатный бой. Несколько фашистов были убиты на месте. Вражеский пулемётчик, засев за камнем, открыл огонь. Однако и он был уничтожен метко брошенной гранатой.

Возле одного из блиндажей гитлеровские автоматчики оказали отчаянное сопротивление. Товарищи Левдик, Чаленко и я открыли ответный огонь. Пять фашистов были убиты, шестой пытался скрыться. Быстро бросившись вперёд, я настиг гитлеровца, обезоружил и забрал его в плен. Тем временем бойцы группы довершили разгром вражеского опорного пункта.

Захватив пленного, винтовки и другие трофеи, под прикрытием дымовой завесы и артиллерийско-миномётного огня группа начала отход и благополучно, без потерь, возвратилась в своё расположение".

- Товарищ Семёнов, расскажите подробнее, как вы убили немецкого офицера, - попросил Губко.

Семёнов помялся, опустил голову вниз, затем поднял её и произнёс:

- Я не знаю, как это рассказать. Лучше я пойду и убью ещё одного немца...

- Как было, так и расскажите, - нажимал корреспондент.

- Лучше я расскажу о бойце Щёлокове. Вот он в отделении был настоящий герой. А я что? Бросил гранату, и нет офицера. Вот и всё.

- Ну, расскажи о Щёлокове, - согласился Губко.

Семёнов рассказал:

"В самом начале боя красноармеец Константин Щёлоков был ранен в ногу, командир отделения Туманов предложил ему возвратиться назад. "Разрешите остаться в строю, - попросил боец. - Не могу я покинуть товарищей в такую минуту". И дальше он пошёл вместе с разведчиками, проник в немецкую траншею. Продвигаясь вперёд, он прокладывал себе путь огнём. У одного из изгибов хода сообщения он заметил немецкого автоматчика, который целился в наших бойцов. Щёлоков опередил врага: короткой очередью фашист был сражен. Насмерть.

Было видно, что рана мучает Щёлокова, но он мужественно действовал и не покинул поле боя. Когда был получен приказ на отход, он не отошёл первым, а прикрывал своим огнём товарищей, ушёл последним. Константин Щёлоков настоящий солдат, для которого воинская присяга и боевой приказ командира - дороже жизни".

- А где сейчас Щёлоков? - спросил корреспондент.

- Его отправили в руки Эдельмана, - ответил Семёнов.

- Кто такой Эдельман? - поинтересовался Губко.

- Это наш доктор. Он всегда первый перевязывает нас, разведчиков, а помогают ему Ева Яковлевна и Катюша - наши полковые фельдшерицы, - с гордостью пояснил Семёнов.

- Товарищ Парфинович, расскажите о своём участии в этом бою.

Этот исключительно храбрый, но до предела скромный парень, имевший три правительственные награды, никому никогда не рассказывал о своих боевых делах и на сей раз попытался уйти от прямого ответа на вопрос:

"Я лучше всего видел красноармейца Коваленко. Он действовал впереди меня. Коваленко не впервые громит врага. Он участник многих поисков и дерзких вылазок за передний край... Путь разведчикам преградил дзот, из которого засевшие там три гитлеровца вели автоматный огонь, мешая нашему продвижению. Коваленко не растерялся. Изловчившись, он из-за изгиба траншеи метнул в дзот противотанковую гранату. Раздался большой силы взрыв. Фашисты, видимо, в момент броска начали выскакивать из дзота и тут же были убиты. Рухнула бревенчатая стена траншеи. Коваленко захватил в дзоте станковый пулемёт МГ-34 с заправленной в него лентой".

- Ну, а вам лично пришлось схватиться с врагом, и что вы чувствовали при этом? - допытывался Губко. Парфинович жадно затянулся табачным дымом, посмотрел на корреспондента, пожал плечами и, видимо, не находил слов.

- Да ты же сам семь фрицев убил, а балакаешь тильки о других, - вступил в разговор ефрейтор Шевченко (Вася-баянист).

- Так что же вы молчите об этом? Как вы их убили? Расскажите.

- Ну как? Когда Коваленко полез вовнутрь дзота, я стал наблюдать за ходом сообщения в тыл и быстро увидел: от землянки на нас бегут немцы, человек 10-12. Я из-за изгиба траншеи дал несколько очередей из автомата, потом гранату туда... Подбежали бойцы отделения и завершили дело...

- О чём ты думал в тот момент, когда увидел гитлеровцев?

- Ни о чём. Я видел только немцев и мушку автомата... думать было некогда...

Вот такой будничной была та беседа, словно и не было тех горячих тревожных минут, когда жизнь каждого разведчика висела буквально на волоске, но они мужественно смотрели вперёд и били врага. Никто из них не хотел говорить о себе, выпячивать свое "я", говорили, как видно, без высокопарности, словно с сенокоса возвратились.

Старший лейтенант Губко быстрыми натренированными пальцами перелистал свой блокнот и со словами: "Спасибо, материал готов, мне пора", - выскочил из дзота и был таков... Увидев забытый им сверток с сухим пайком, я послал связных вдогонку с поручением вернуть пакет и отправить корреспондента на двуколке до редакции.

Зима и весна 1944 года были благоприятными для нашей армии. В результате зимнего наступления 1944 года наши войска освободили большую часть территории страны и восстановили государственную границу СССР на протяжении 400 км,  вступили  на  территорию  Румынии.  Удары по врагу  следовали один за другим.  Заметно  улучшилось обеспечение

дить без чьей-либо помощи. Ведь не зря в народе говорят "дорога ложка к обеду", а союзники подали её "к ужину".

С военной точки зрения десантная операция союзников, безусловно, была нерядовой. И, видимо, с этой позиции И.В. Сталин, отвечая на вопрос корреспондента "Правды", оценил её так:

"Подводя итоги семидневных боев освободительных войск союзников по вторжению в Северную Францию, можно без колебаний сказать, что широкое форсирование Ла-Манша и массовая высадка десантных войск союзников на севере Франции, - удались полностью. Это - несомненно, блестящий успех наших союзников.

Нельзя не признать, что история войн не знает другого подобного предприятия по широте замысла, грандиозности масштабов и мастерству выполнения.

Как известно, "непобедимый" Наполеон в своё время позорно провалился со своим планом форсировать Ла-Манш и захватить Британские острова. Истерик Гитлер, который два раза хвастал, что он проведет форсирование Ла-Манша, не рискнул сделать даже попытку осуществить свою угрозу. Только британским и американским войскам удалось с честью осуществить грандиозный план форсирования Ла-Манша и массовой высадки десантных войск.

История отметит это дело как достижение высшего порядка".

После войны мне, слушателю военной академии имени М.В. Фрунзе, довелось услышать интересный рассказ английского фельдмаршала Монтгомери Аламейнского о подготовке и проведении форсирования Ла-Манша. Я слушал лекции и читал труды наших военных историков о той операции. И не встречал, чтобы кто-либо из наших историков умалял достоинство операции с точки зрения военного искусства. Но нельзя умалчивать о преднамеренно запоздалых сроках её проведения. По этому поводу много написано, и у нас есть объективные высказывания и Рузвельта, и историков Запада. Останавливаться на этом не буду. Вернусь к нашим более близким делам.

В первые мартовские дни 1944 года до нас доходили слухи о ведущихся правительственных переговорах между СССР и Финляндией. О чём и как там шла речь, мы тогда не знали. В то же время шли разговоры, что наши войска подтягиваются к карельскому перешейку, и что финны стягивают свои войска в южную часть страны, а немцы берут на себя оборону северной части Финляндии и захваченной части Кольского полуострова. Уход в начале марта 1944 года с Ухтинского направления 3 пехотной дивизии финнов и прибытие сюда 7 горно-егерской дивизии немцев были тому свидетельством.

22 марта 1944 года мы читали в газете "На боевом посту" сообщение Информбюро Наркоминдела СССР о советско-финских отношениях. В нём сообщалось:

"1 марта Информбюро Наркоминдела СССР опубликовало советские условия перемирия, переданные Советским Правительством Финляндии.

8 марта Советской Миссией в Стокгольме был получен ответ Финского Правительства. Из этого ответа следовало, что Финское Правительство затрудняется принять советские условия перемирия без предварительной дискуссии.

10 марта Советское Правительство сообщило Финскому Правительству, что Советское правительство считает финский ответ неудовлетворительным. При этом Советское Правительство обратило внимание Финского Правительства на то, что советские условия перемирия в виде шести пунктов, переданные г-ну Паасикиви, являются минимальными и элементарными и что лишь при принятии этих условий Финским Правительством возможны советско-финские переговоры о прекращении военных действий. Советское Правительство сообщило также, что оно будет ждать ответа Финского Правительства до 18 марта.

17 марта Финское Правительство дало по поводу советского заявления отрицательный ответ и тем самым взяло на себя всю ответственность за последствия".

Вскоре за упрямство своих правителей финский народ расплачивался жизнями своих солдат и офицеров.

Летом наши войска после тщательной подготовки нанесли два последовательных мощных удара по финской армии с целью вывода Финляндии из войны. Вначале в период с 10 по 20 июня 1944 года была проведена Выборгская операция, в ходе которой наши войска продвинулись на 110-130 км и овладели городом Выборг.

В те дни западные газеты сообщали:

"Ньюс кроникл" в передовой статье - "...финны скоро дорого заплатят за свой упорный отказ от принятия умеренных мирных условий, предложенных им весной Москвой".

"Дейли экспресс" - "...весной этого года Финляндия имела возможность выйти из войны на основных условиях. Теперь на Карельском перешейке финские войска пожинают первые плоды ошибок и слепоты своих руководителей. Они получили первый, и только первый удар из тех, которые предстоят с востока".

"Нью-Йорк геральд трибюн" - "...русские начинают окончательный поход на Финляндию".

Однако ни первый удар наших войск, ни предупредительные голоса западной печати не отрезвили маннергеймовское окружение.

21 июня наши войска нанесли второй мощный удар. Началась Свирско-Петрозаводская операция. В результате её наши войска продвинулись на 110-250 км, освободили столицу Карелии город Петрозаводск и вышли на государственную границу.

В первых числах сентября мы узнали, что в ночь на 4 сентября Финское Правительство сделало заявление по радио, в котором сообщило, что Финляндия приняла выдвинутое Советским Правительством предварительное условие о разрыве отношений с Германией и о выводе германских войск из Финляндии не позднее 15 сентября.

Одновременно с заявлением Финского Правительства о принятии советского предварительного условия, финское военное командование объявило о прекращении военных действий на всём участке расположения финских войск с 8 часов утра 4 сентября.

В связи с принятием Финским Правительством предварительного условия Советского Правительства, Советское Верховное Главнокомандование приказало прекратить военные действия на участке расположения финских войск с 8 часов утра 5 сентября.

К нашим частям на Ухтинском направлении этот приказ Ставки Верховного Главнокомандования не относился: перед нами оборонялась немецкая дивизия.

На Ухтинском направлении шла упорная подготовка к переходу частей 54-й дивизии в наступление. Учитывая, что противник в течение двух-трёх лет укреплял свою оборону, наше командование планировало и скрытно готовило обход обороны врага с юга (в обход трёх озёр Куйтто в направлении Костомукши). Для прокладки дорог и постройки мостов через многочисленные водные преграды из обороны были сняты два стрелковых полка (81-й и 337-й), а также ряд других частей и подразделений.

В полосе обороны дивизии на двадцатикилометровом фронте оставался один 118-й полк с пулемётными ротами от 81-го полка. Наш 2-й батальон правым флангом седлал дорогу Ухта - Мальвиайнен, а левым - примыкал к северному берегу озера Большое Кис-Кис. Справа от нас оборонялся 3-й батальон, а слева - 1-й батальон. В батальонах были созданы огневые группы (2-3 ручных, 1-2 станковых пулемёта и 6-7 автоматчиков). Эти группы систематически курсировали по первой траншее и совместно с огневыми средствами, расположенными на переднем крае обороны, проводили огневые налёты по обороне противника, демонстрируя повсеместную высокую огневую насыщенность в нашей обороне. Насколько удалась нам эта тактическая маскировка, однозначно сказать не могу. Но судя по тому, что немцы ни в одном месте нашей обороны не сумели провести успешных боевых вылазок, а захваченный нами пленный ничего не знал о выводе из нашей обороны значительных сил, можно предположить, что наши большие мероприятия по подготовке к наступлению проходили вне поля зрения противника.

Нам было запрещено выходить за передний край и проводить поиски. Тем не менее, в нашем батальоне было подобрано несколько объектов и проведены подготовительные мероприятия к проведению поисков, как говорят, на всякий случай.

Лейтенанта Рябого с пятью орденами на груди мы проводили на должность командира роты в 1-й батальон. Не скрою: очень жаль было расставаться с ним, но он давно заслужил выдвижение, к сожалению, в нашем батальоне вакантного места для него не было. Особенно жалели солдаты и сержанты, искренне любившие его. Взвод возглавил старший сержант Чаленко. Творческий дух во взводе не гас, разведчики всегда были готовы на боевые дела.

Ушёл от нас и мой заместитель по строевой части капитан В. Пономарёв, и тоже на повышение - командиром батальона в 337-й полк. Вскоре он успешно совершил поход в тыл противника, разгромил там группу врага и взял "языка". Вместо него к нам прибыл майор Чарыков. Это тот самый бывший младший лейтенант - командир пулемётного взвода Чарыков, который отличился высокой храбростью в приграничных боях 1941 года.

Особой активностью в батальоне был заряжен командир 4-й роты старший лейтенант Суслов. В июне 1944 года ему была вручена Грамота ЦК ВЛКСМ. Грамоту вручил первый секретарь ЦК ВЛКСМ Карело-Финской ССР т. Ю.В. Андропов.

Газета "На боевом посту" под заголовком "Комсомольцу т. Суслову вручена грамота ЦК ВЛКСМ" сообщала содержание грамоты: "ЦК ВЛКСМ награждает настоящей Грамотой Суслова Николая Федоровича за умелое руководство боевой деятельностью подразделения по истреблению врага и личную храбрость и мужество, проявленные в боях против немецко-фашистских и белофинских захватчиков".

Далее в газете шло пояснение:

"Товарищ Суслов уже два с половиной года на фронте. Из рядового он стал офицером. Сейчас Суслов является одним из самых инициативных боевых наших командиров. Находясь со своим подразделением в обороне, он умело организовал истребление врага огнём пехотного оружия, провёл ряд дерзких налётов на передний край противника. За время его командования подразделение уничтожило до 500 оккупантов, захватило трёх пленных и много различных трофеев".

Начиная с августа 1944 года, противник по любому поводу и без повода вёл почти непрерывную беспорядочную стрельбу из своей артиллерии и миномётов. Наши артиллеристы и миномётчики, выбирая временные огневые позиции у болот, делали один-два выстрела по обороне врага, быстро покидали позицию. Но этих выстрелов было достаточно для того, чтобы противник выбросил туда сотни снарядов и мин. От этой бестолковой пальбы мы не имели никакого ущерба, но нам становилось всё очевиднее, что враг выбрасывает боеприпасы, освобождается от них, видимо, готовится к отступлению. Были и другие признаки (много взрывов в тылу), говорившие об этом.

- Так, так! - оживлённо и почти одновременно произнесли разведчики.

Честно скажу: это был неожиданный благотворный поворот событий. Окулич нашёл верный ключ к душам и сознанию людей.

В блиндаже пошли непринуждённые разговоры. Вскоре сюда привели Шевченко с баяном. Время прошло весело и быстро. А после 24 часов разведчики с прекрасным настроением и с полной верой в успех направились на выполнение боевой задачи.

Далее о боевых действиях 118-го полка расскажет журнал "Боевик". Вот что в нём записано за 15 августа 1944 г.: "РД [разведывательный дозор - ред.] 2 с<трелкового> б<атальона> в составе 12 человек под командой сержанта Чаленко и руководством майора Кирина... произвёл поиск с задачей захвата пленного.

В 24.00 РД, выйдя из ранее проделанного тоннеля и переправившись через реку, проделал проход в минном поле и проволочном заграждении в два ряда кольев, достиг бруствера, тихонько опустился в траншею... В этот момент появились два солдата противника. Оба солдата заметили засаду и оказали сопротивление. Один из них был убит очередью из автомата младшим сержантом Дивесиловым, а второй - ранен ручной гранатой, брошенной бойцом Ожаревым (правильно - Ожерельевым - И.К.) и захвачен в плен. Группа без потерь возвратилась в свою оборону. Смело, чётко действовал весь личный состав группы, но особенно следует отметить сержантов Чаленко, Дивесилова, Парфиновича, рядовых Ожерельева, Ромазанова и Иванова (последние двое проделывали проходы в заграждениях).

Пленный, австриец по национальности, солдат 206 г<орно->е<герского> п<олка> 7 г<орно->е<герской> д<ивизии> подтвердил перегруппировку сил 7 дивизии в обороне и уход 3-го батальона своего полка на Кестеньгское направление".

Поиск продолжался буквально считанные минуты. И когда разведчики внесли в блиндаж раненного пленного, командир полка был немало удивлён.

Пленный несколько раз повторил, что он не немец, а австриец, немцев ненавидит, и на все интересующие нас вопросы будет сообщать только правду.

Из ответов на вопросы явствовало, что противник, вывозя имущество в тыл, готовит части к отходу. Срок отхода пленный не знал, да это и естественно: солдатам такие дела не доверяют. Важным для нас было и его сообщение о том, что третий батальон их полка, в котором проходил службу пленный, отправлен на Кестеньгское направление. Усиление противником этого направления за счёт частей, оборонявших Ухтинское направление, было логичным.

Эти сведения в основном удовлетворили командира полка, и он быстро уехал на свой командный пункт для незамедлительного доклада полученных данных командиру дивизии.

В конце августа противник снял подразделения своих гарнизонов, прикрывавших дорогу Регозеро - Кестеньга. В первых числах сентября из глубины обороны стали доноситься глухие взрывы, - противник, видимо, подрывал оборонительные сооружения и создавал препятствия. Артиллерия всех систем вела интенсивный огонь по площадям. От нашего командования поступали указания: "Не проморгать начало отхода врага".

Однако, в условиях резко пересечённой местности уловить такой момент непросто. Разведчики, снайперы, артиллеристы смотрели в "оба". Я в те дни всё светлое время сидел на артиллерийском наблюдательном пункте, оборудованном на дереве на высоте севернее озера Большое Кис-Кис. По шумам и режиму огня было заметно, что противник снимает часть сил из обороны и отводит их в тыл.

"В ночь с 11 на 12 сентября РГ [разведывательная группа - ред.] 1 с<трелкового> б<атальона> под командой лейтенанта Мухортова ворвалась в траншею противника и завязала гранатный бой. Лейтенант геройски погиб. Группа, захватив винтовки и другие трофеи, возвратилась. В 7 часов утра противник начал отход своих подразделений с переднего края.

3 с<трелковый> б<атальон> двумя ротами устремился по дороге Ухта - Регозеро, а затем повернул на Мальвиайненскую дорогу.

2 с<трелковый> б<атальон> быстро снял роты с обороны, не ожидая их полного сосредоточения, проделал проходы в заграждениях противника и устремился на запад севернее озера Большое Кис-Кис.

1 с<трелковый> б<атальон> двинулся вдоль дороги Ухта - Кис-Кис - Войница".

Хорошо помню, с каким энтузиазмом и самоотверженностью первыми устремились вперёд вслед за врагом разведчики во главе со старшим сержантом Чаленко, а за ними - и остальные взводы 4-ой роты. Все понимали, что началось освобождение многострадальной калевальской земли. Оставив у прохода в заграждениях энергичного секретаря комсомольской организации батальона лейтенанта Амосова для руководства пропуском других наших подразделений, я с 4-й ротой устремился к рокадной дороге, соединявшей в глубине обороны противника дорогу Ухта - Войница с дорогой Ухта - Мальвиаинен с тем, чтобы по ней быстро выйти на дорогу Ухта - Войница и отсечь арьергардные подразделения, которые (по моему предположению) должны были отходить из обороны в районе Кис-Кис [см. карту 20].

У рокадной дороги наши разведчики заметили группы противника, но те в свою очередь обнаружили наших и, не вступая в бой, побросав ящики с противопехотными и противотанковыми минами быстро скрылись в лесу. Это были сапёры врага с группами охраны. Их замысел заминировать рокадную дорогу был сорван. Удалось им установить лишь одну противотанковую мину на полотно дороги. На ней, к сожалению, подорвалась одна наша повозка, пострадали две лошади.

Двигаясь по рокадной дороге, мы видели кучи мин и ящики с толом. Всё это предназначалось для минирования, подрыва мостов и полотна дороги. Враг не успел! Со стороны дороги Ухта - Войница доносились взрывы. Там он продолжал осуществлять своё чёрное дело.

Подойдя к дороге Ухта - Войница, я решил связаться с командиром полка по радиостанции, доложить ему обстановку и получить от него указания. Но нашу маломощную станцию, видимо, не слышали. Радисты поднялись на высоту, выбросили ус на дерево, связь заработала. Пришлось дважды подтверждать своё местонахождение. Для штаба оно оказалось неожиданным. Вскоре мы получили указание остановиться на месте и ждать подхода 1-го батальона.

Дело шло к вечеру. К нам стали подходить остальные роты нашего батальона, а следом за ними прибыл взвод хозяйственного снабжения с кухнями. Обед и ужин были вместе. Обследовав местность, мы расположили роты на отдых в лесу (полотно дороги, обочины и прилегающие поляны были заминированы).

Мы продвигались вслед за сапёрами. Разминирование дороги шло медленно.

На подходе к Корпиярви мы всё чётче и ближе стали слышать взрывы. Было ясно: противник подрывает мосты и полотно дороги в дефиле между озёрами и болотами, и настичь врага, двигаясь по дороге, нам не удастся. Надо предпринимать что-то другое. После преодоления реки Писто, было решено направить 4-ю роту по лесу параллельно дороге Корпиярви - Войница с задачей разгрома минирующих и подрывных команд противника.

Смелый, решительный командир 4-й роты старший лейтенант Суслов быстро и успешно справился с этой задачей, рассеял группы врага, а затем по своей инициативе стремительно выдвинул роту к мостам через реки Войница и Куржма, но удалось спасти лишь один из них, зато было полностью сорвано минирование местности. Штабеля ящиков с минами остались лежать вдоль дороги. Наше продвижение значительно ускорилось. Идя по дороге, я внимательно смотрел на те самые сопки, на которых три года назад мы вели упорные кровопролитные бои, сдерживая превосходящие силы рвущегося врага. Живо вспоминались все детали боёв и тогдашние чувства. Сейчас они были совсем другие. Некогда нахальный враг трусливо бежал перед нами.

При подходе к государственной границе нас догнала машина, в кузове которой были пограничники. На границе, на гряде холмов у дороги, они остановились и сразу же приступили к установке полосатого пограничного столба. Это было 20 сентября 1944 года в 14:00. На несколько минут задержался и наш батальон, наблюдая эту радостную, торжественную процедуру.

Не имея указаний на дальнейшие действия и не сумев связаться с командиром полка, я на свой риск пересёк государственную границу и двинул батальон на финскую территорию в направлении населённого пункта Юнтусранта для дальнейшего преследования немцев. Впереди шли разведчики, а вслед за ними шагал я с командирами артиллерийских и миномётных подразделений и радистами. При выходе на опушку леса перед нами предстала деревня Юнтусранта со многими сожжёнными домами. Остановив батальон в лесу и развернув на огневых позициях миномётчиков и пулемётчиков, я с разведчиками направился в деревню. Но, не дойдя до её центра, мы услышали залп артиллерийских батарей противника, открывших огонь из-за озера. Залегли в кюветах. Снаряды рвались в деревне, больше на пологой высоте, где стояло большое деревянное здание (потом я узнал - это была школа). Двух-трёхминутный огонь прекратился. Наступила тишина, нарушал её лишь треск нескольких загоревшихся деревянных домиков и других подсобных построек.

Пострадавших от обстрела у нас не было. Враг поторопился с открытием огня. Мы быстро вышли к домам у озера и открыли огонь по противоположному берегу, хотя ничего там не видели. Вспомнив свой первый выстрел у Ойнашниеми (недалеко от Поньгагубы 4 июля 1941 года), я здесь последним сделал выстрел из винтовки и тем самым как бы поставил точку в освободительной миссии родной калевальской земли.

Связавшись по радиостанции с командиром полка, я получил указание остановиться и... "перейти к обороне".

Вскоре до нас дошла скорбная весть: [27 сентября] погиб командир корпуса генерал-майор С.П. Перков. Беспокойный характер и высокий долг ответственности, помноженные на стремление во что бы то ни стало догнать заклятого врага, позвали его вперёд, туда, где сапёры разминировали дорогу. Он подошёл к одному из сапёров, но тот не заметил коварную "прыгающую" мину врага, подорвался, и одна дробинка угодила в сердце генерала. Он успел произнести лишь одно слово: "Санитара!".

Похоронили генерала Степана Павловича Перкова в городе Архангельске, по месту его предвоенной службы, где проживала его семья. На похоронах была делегация от 54-й дивизии, которой он успешно командовал два с половиной года. В составе делегации были старший лейтенант Перков (племянник генерала), старший лейтенант Рябой, капитан-артиллерист Фоменко и я. Возглавлял нашу делегацию представитель управления корпуса начальник разведотдела, подполковник (фамилию память не сохранила). Мы считали для себя большой честью проводить в последний путь любимого комдива, а затем комкора. О таких людях обычно говорят: "Вот человек, который делал всё, что мог и всё, что смог - сделал..."

Фотографию, сделанную у гроба с телом С.П. Перкова, возле которого стояла наша делегация, я храню, как реликвию в память о неутомимом человеке с большой душой и мужественным сердцем воина.

Возвратившись с похорон в родной батальон в Юнтусранту, я застал его в сборах к выходу в Ухту с задачей произвести ограждение полосы обороны нашей дивизии и полосы обороны противника. Батальон совершил марш и приступил к работам. В ходе их мы потеряли боевого командира - моего заместителя по строевой части майора Чарыкова. Он подорвался на вражеской мине, потерял ногу и был демобилизован. Обидно, очень обидно было его провожать. Более трёх лет он воевал, и вот - такой нелепый случай. Я проводил его до ухтинской больницы и оставил на попечение врача Веры Куриной. Здесь же от неё я узнал, что из Ювалакши поступила в больницу тяжело раненная женщина - мать нескольких детей. Она тоже подорвалась на мине в собственном дворе. У неё не хватило терпения подождать, пока девушки-сапёры во главе с Шурой Богдановой разминируют деревню. Молоденькая хрупкая девушка-врач, перенёсшая, будучи студенткой, блокаду Ленинграда, попросила меня помочь перевязочными материалами. И мы чем могли - помогли.

Завершив работы по ограждению полос обороны, мы получили задачу - совершить марш на железнодорожную станцию Лоухи, а оттуда, погрузившись в теплушки, отправились на другой фронт.