Элиас Лённрот о Войнице

Онтрей ⁹ и другой - не менее известный - Ваассила ¹⁰. Я, стало быть, направился в дом Мийны, где застал обоих сыновей хозяина. Один из них чинил большой невод, другой шил себе сапоги, собираясь в ближайшее время по торговым делам в Финляндию. Жива была и их старушка мать, родом из Латваярви, что недалеко от Кивиярви. Кроме неё в доме находились две молодухи - жёны сыновей. Одна, судя по всему, более влиятельная, была дочерью Кеттунена из Ченаниеми <...>. Она приняла меня чуть ли не как родственника, поскольку сама была финкой по матери. Её младшая сестра тоже была замужем в Вуоннинен, за сыном хозяина соседнего дома, рунопевца Онтрея. Хотя изба Мийны, с большими окнами и чисто вымытым полом, выглядела уютно, хозяева всё же настояли, чтобы я спал в горнице, расположенной по другую сторону сеней. Эта комната, с белыми стенами, столом, скамьей, полом и с висящими на стенах образами, тоже была опрятной, и я охотно повиновался. На следующий   день   с   утра   я   записывал   от   Онтрея.  С

диктовку довольно много рун. Вечером, когда Онтрей снова ушёл на тоню, я пошёл к Ваассила, который жил на другой стороне узкого пролива. Ваассила, известный знаток заклинаний, был уже в преклонном возрасте. Память его за последние годы ослабла, и он не помнил того, что знал раньше. Тем не менее рассказал множество эпизодов о Вяйнямёйнене и других мифологических героях, которые мне до этого были неизвестны. Если ему случалось забыть какой-либо эпизод, знакомый мне ранее, я подробно расспрашивал его, и он вспоминал. Таким образом, я узнал все героические деяния Вяйнямёйнена в единой последовательности и по ним составил цикл известных нам рун о Вяйнямёйнене.

На следующий день меня пригласили на завтрак ещё в один дом. Хозяин вызвался спеть для меня несколько новых рун. Затем он рассказал, как пять-шесть лет назад они с товарищем, будучи в Финляндии коробейниками, всю ночь напролёт пели в одном господском имении в Хяме. Я спросил, не помнит ли он названия этого имения, и он назвал Весилахден Лаукко ¹¹. Узнав, что перед ним сейчас

Хозяин пел для меня всю первую половину дня, затем меня угостили обедом. Я ел с большим трудом, поскольку меня всюду - и в этом доме тоже - угощали брусникой и мои зубы так отерпли от кислого, что я с трудом пережёвывал пищу. Как я и предполагал, хозяин наотрез отказался брать плату за еду и за песни. Но я всё же нашел способ отблагодарить его: совершенно не торгуясь, я купил у него пояс и другие мелочи, которые он предложил мне приобрести. В этом доме тоже было очень чисто, пол вымыт, стол, лавки и стулья оттёрты добела.

В каждом доме на стене несколько икон. Входя в избу, гость крестится на них. Все крестятся перед едой и после еды, а также когда уходят работать вне дома на несколько часов и по возвращении с работы. В горнице в доме Мийны перед группой образов был подсвечник с восковыми свечами, а рядом с иконами - пахучая смола для кадения, которой, однако, за время моего пребывания здесь ни разу не пользовались.

У Онтрея имелось кантеле с пятью медными струнами, на котором он сам и оба его сына очень искусно играли.

Повседневной едой в доме Мийны были масло, хлеб и свежее молоко, перемешанное с простоквашей. Кроме этого - картофель, рыба, мясо либо похлебка. Хозяйка почти всегда потчевала меня со словами "ешь, всё съешь" и, казалось, была недовольна, если я что-нибудь оставлял. Сначала они не хотели брать плату за четверо-пятеро суток, что я провёл у них, но когда я снова предложил деньги, не отказались.

Расстояние от Вуоннинен до Вуоккиниеми, которое равнялось четырем милям, или сорока  верстам, можно проехать  только на  лодке.

шведские бумажные деньги. Меня снабдили на дорогу олениной и ячменными колобами, хотя я и не просил об этом, да и незачем было, ведь дорога не длинная. На озере было много островов и выступающих мысов, одни из них мы проезжали, на других делали остановки, выходили на берег поесть брусники. Когда проезжали мимо большого лесистого острова, хозяйка, сидевшая на веслах, указала на него и сказала: "В следующий раз вы придете нас навещать уже сюда". Я сначала подумал, что на острове кладбище и что она намекает на то, что при их жизни я больше не приеду в эти края. Но она пояснила значение своих слов: следующим летом они собираются переселиться сюда из деревни. Одна из причин переезда та, что теперешние их поля часто страдают от заморозков, чего, по её мнению, не должно быть на острове. Остров находится в доброй миле от Вуоннинен ¹². Во многих других местах жители тоже покидают большие деревни, и вполне вероятно, что в будущем поселения здесь тоже станут более разбросанными, как, скажем, у нас в Саво, в Карелии и в части Похьянмаа ¹³.

же ругалась, иногда ругалась даже крестясь. Вечером она крестилась по крайней мере четверть, а может, и целых полчаса. Вероятно, замаливала какие-то грехи. Рассказывали, что хозяин дома отменный певец, но петь мне он отказался.

На следующий день рано утром с людьми, едущими на мельницу, я добрался до села Вуоккиниеми. <...>

...Из Вуоккиниеми я снова направился в Ченаниеми. Чуть раньше меня сюда приехал на лошади один крестьянин из Кивиярви за товаром. Узнав, что нужный ему человек прибудет только завтра вечером, он услужливо предложил мне свою лошадь. Я принял его предложение. Вместо седла набили полмешка сеном и привязали на спину лошади. <...> Мы выехали отсюда на следующий день рано утром, при свете луны, а когда взошло солнце были уже в Кивиярви, следовательно, мы проехали две с лишним мили. Крестьянин, который привёз меня сюда из Вуоккиниеми, предложил подвези ещё до Салмиярви, куда мы и добрались к полудню. <...>

Отсюда я направился в Аконлахти, где бывал уже ранее, осенью 1832 года. <...> Начиная от Вуоккиниеми все дороги были в хорошем состоянии и везде можно было проехать верхом на лошади, а при необходимости даже на повозке. Через болота и рямники ¹⁴ были проложены гати, сохранившиеся ещё с войны 1788 года ¹⁵. И хотя их с тех пор не чинили, они были всё же в довольно сносном состоянии, что свидетельствует о том, сколь долго дерево сохраняется в воде. В Аконлахти я  зашёл в дом Трохкимы ¹⁶,  где меня,  как старого  знакомого,

МАГИСТРУ ВИРЦЕНУ ¹⁷ В КАЗАНЬ

(Черновик письма)

11 октября 1833 г.

...Мне пришла в голову идея пойти из Кианта в Кухмо через Архангельскую губернию в волость Вуоккиниеми ¹⁸, что я и осуществил. Я пробыл там до 24 сентября, собрал за это время большое количество рун о старом Вяйнямёйнене, Лемминкяйнене и других. Православное финское население, живущее в этих краях ¹⁹, по-моему, очень выгодно отличается от людей уезда Каяни. Будучи на редкость гостеприимными и услужливыми, они к тому же поддерживают в своих жилых помещениях бóльшую чистоту, чем на упомянутой финской стороне. Полы в доме моют каждую субботу, скамьи, столы и стулья - почти каждый день. К тому же эти люди отличаются такой живостью в движениях и разговорах, что можно подумать, что они относятся к совершенно отличной от финнов нации. Одежда их резко отличается от финской. У мужчин поверх рубахи надето что-то вроде блузы или короткой рубахи, сшитой из ткани синего цвета, а сверх того еще суконный кафтан, который, однако, надевают только в дорогу. Своеобразием отличается и женский костюм, состоящий из исподней сорочки и сарафана, который застегивается спереди на часто пришитые по всей его длине пуговицы. На улицу они надевают кофту, которая состоит почти из одних рукавов. На голове у них красная повязка шириной с ладонь, в верхней части которой нашита полоска, тканная золотом. Эта повязка завязывается вокруг головы и стягивается сзади шнурками. Головной убор замужних женщин отличается тем, что темя у них всегда закрыто, а у девушек, наоборот, открыто. <...>

ДОКТОРУ КАЯНДЕРУ

(Черновик письма)

3 декабря 1833 г.

...Одних только рун о Вяйнямёйнене у меня около пяти-шести тысяч строк, из чего можешь заключить, что получится изрядное собрание. Зимой думаю снова заглянуть в Архангельскую губернию и продолжить сбор рун до тех пор, пока не получится собрание, соответствующее половине Гомера. Все имеющиеся у меня руны по содержанию относятся к одному циклу о Вяйнямёйнене, и я поместил их в том порядке, в каком мне их отчасти спел, отчасти рассказал один старец ²⁰. Таких рун у меня шестнадцать. <...>

ПРОФЕССОРУ ЛИНСÉНУ ²¹

(Черновик письма)

6 февраля 1834 г.

Господин профессор, Ваше письмо от 10 января и приложенное к нему письмо Копенгагенского королевского общества древней литературы получил 28 числа прошлого месяца. Я с удовольствием передам имеющиеся у меня руны в Финское литературное общество; собирался сделать это уже раньше, но медлил пока, надеясь получить новые дополнения к старым стихам. Отчасти мне удалось это осуществить прошлой осенью в Архангельской губернии, где я собрал порядочную коллекцию еще не издававшихся мифологических рун. Сравнив их с ранее известными, мне захотелось объединить эти руны в единый цикл, чтобы на основе финской мифологии создать нечто соответствующее исландской Эдде. Я сразу же приступил к делу, работал в течение нескольких недель или даже месяцев, до самого рождества, и подготовил большое собрание рун о Вяйнямёйнене, в том порядке, в каком и задумал. Особое внимание я уделял последовательности героических деяний, о которых говорится в рунах. Поначалу это казалось трудным, но в процессе работы все стало проясняться. Я опирался при этом и на прозаические рассказы, слышанные мною от старых людей в Архангельской губернии в виде сказок, в которых рассказывалось о тех же героических деяниях. Я думаю, господин Профессор не сочтет за обиду, если я кратко изложу здесь содержание рун с наиболее полно представленным поэтическим материалом. Приведу их в той последовательности, какой придерживаюсь в упомянутом собрании.

Руна первая. В дороге Вяйнямёйнена встречает некий лапландец, уже давно затаивший зло на него. Когда Вяйнямёйнен едет верхом по берегу бурного порога, лапландец стреляет в него из лука. Стрела же поражает только коня, который, споткнувшись, падает вместе с Вяйнямёйненом в порог. Течение уносит Вяйнямёйнена в море, где он долго качается на волнах, не в силах выбраться на берег и не видя вокруг ничего, кроме воды до самого горизонта.

Это собрание в настоящее время состоит из шестнадцати рун, в общей сложности более восьми тысяч строк. Его можно было бы напечатать, и даже с большим основанием, чем ранее собранные отрывки, но я все же думаю, что лучше отложить это до следующей весны. Дело в том, что этой зимой я задумал совершить новую поездку в Архангельскую губернию, чтобы записать руны от знаменитых рунопевцев, которых мне называли прошлой осенью, но которых я не застал дома. От них я несомненно получу много дополнений к сборнику, поэтому торопиться с изданием не следует. Вот только не знаю, способен ли один человек объединить отрывки рун в единое целое, или это лучше сделать группе людей, поскольку последующие поколения, возможно, оценят его столь же высоко, как готские народы Эдду, а греки и римляне - если уж не как Гомера, то по крайней мере как Гесиода ²². Поэтому я и решил предложить свою рукопись на рассмотрение Литературному обществу.

В настоящее время привожу в порядок, в основном переписываю набело, собранные мною новейшие финские руны, думается, скоро закончу и пошлю их в Литературное общество. <...>

...В качестве члена Финского литературного общества осмелюсь высказать здесь пожелание, чтобы Общество изыскало возможность отметить наиболее одаренных финских поэтов-самоучек. Может быть, уместно было бы выписать им одну или обе наши фннноязычные газеты. Тем самым мы поощрили бы их и одновременно содействовали стремлению Общества, направленного на просвещение народа. Вообще-то нетрудно перечислить имена наиболее одаренных поэтов, но не знаю другого, заслуживающего большего внимания, чем живущий в Рауталампи Корхонен ²³. <...>